Битва за Рим (Венец из трав)

Однако римскому патрицию предстояла еще большая работа. К нему с покорным видом приближались Тит Дидий и Метелл Пий. Их блестящие глаза смотрели на Суллу со страхом и с таким обожанием, какое раньше Сулла видел только во взорах Юлиллы и Далматики. «Но это же мужчины, Луций Корнелий Сулла! Мужчины, всеми ценимые и почитаемые: Дидий — победитель в Испании, Метелл Пий — наследник большого и благородного дома. Женщины — это несущественные дурочки. Но мужчины — о, мужчины идут в счет! Особенно такие, как Тит Дидий и Метелл Пий. За все те годы, что я служил с Гаем Марием, я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь смотрел на него с таким обожанием! Сегодня я не просто одержал победу. Сегодня я выиграл и оправдал всю свою жизнь. Сегодня я оправдался за Стиха, за Никополис, Клитумну, Геркулеса Атланта, Метелла Нумидийского Свинку. Сегодня я доказал, что все эти жизни, которые я отнял, чтобы стоять здесь, на этом поле битвы возле Нолы, были куда менее ценными, чем моя. Сегодня я начал понимать прорицателя Набополассара из Халдеи: да, я величайший человек в мире, от Атлантического океана до реки Инд!»

— Мы будем работать всю ночь, — твердо сказал Сулла Дидию и Метеллу Пию. — Чтобы к рассвету все трупы самнитов были обобраны и свалены в кучи, а наши погибшие приготовлены к сожжению. Я понимаю, это был изнурительный день, но он еще не окончен. Пока все не будет завершено, никто не сможет отдохнуть. Квинт Цецилий, подбери крепких людей и поезжай в Помпеи как можно быстрее. Привези оттуда хлеба и вина, чтобы хватило на всех. Приведи нестроевиков и отправь их на поиски дров и нефти. Нам придется сжечь целую гору тел.

— Но у нас нет лошадей, Луций Корнелий! — еле слышно проговорил Поросенок. — Мы шли на Нолу пешим маршем! Двадцать миль за четыре часа!

— Так найдите их, — потребовал Сулла самым холодным тоном. — Я жду вас здесь к рассвету. — Он повернулся к Дидию. — Тит Дидий, обойди всех и выясни, кто должен быть награжден за подвиги, проявленные в битве. Как только мы сожжем наши и вражеские трупы, мы вернемся в Помпеи, но один легион из Капуи я хочу оставить здесь, под стенами Нолы. Вели глашатаям объявить жителям этого города: Луций Корнелий Сулла дал обет Марсу и Беллоне, что Нола будет лицезреть здесь римские войска, пока не сдастся, неважно, произойдет это через месяц, через несколько месяцев или через несколько лет.

Не успели еще оправиться от потрясения Тит Дидий и Метелл Пий, как появился военный трибун Луций Лициний Лукулл во главе депутации центурионов; это были восемь солидных пожилых людей, все старшие центурионы легионов и когорт. Они ступали тяжело, торжественно, как жрецы в священной процессии консулов, когда они шествуют на свою инаугурацию в первый день нового года.

— Луций Корнелий Сулла, твоя армия желает выразить тебе свою признательность и благодарность. Без тебя армия потерпела бы поражение, а ее солдаты погибли бы. Ты сражался в первых рядах и показывал нам всем пример. Ты был неутомим во время марш-броска на Нолу. Тебе, и только тебе, мы обязаны величайшей победой в этой войне. Ты спас больше, чем нашу армию. Ты спас Рим, Луций Корнелий, мы чтим тебя, — произнес Лукулл и отступил назад, давая дорогу центурионам.

Самый старый из них поднял руки и протянул их к Сулле. В его руках было довольно неопрятное растрепанное кольцо из побегов травы, сорванных на поле боя. Оно было сплетено как попало, вместе с корнями, землей, листьями и кровью. Corona graminea. Венец из трав. Сулла инстинктивно вытянул руки, потом опустил их, совершенно не зная, как следует совершать этот ритуал. Должен ли полководец принять венец и возложить его на свою голову? Или же primus pilus Марк Канулей возложит его от имени армии?

Поэтому он стоял неподвижно, пока Канулей, высокий мужчина, не поднял венец из трав обеими руками и не надел его на рыже-золотистую голову.

Больше не было сказано ни слова. Тит Дидий, Метелл Пий, Лукулл и центурионы благоговейно приветствовали Суллу. Они улыбнулись ему почти застенчиво и удалились. Он остался стоять — один, лицом к заходящему солнцу. Венец из трав был так нереален, что Сулла совсем не чувствовал его веса. Слезы катились по его измазанному кровью лицу, и в душе у него не было уже места ни для чего после той экзальтации, которую он пережил. Теперь Сулла мог только удивляться, как ему хватило на это сил. Но что ожидало его по другую сторону от этой высочайшей минуты? Что теперь готовила ему жизнь? И тут Сулла вспомнил своего умершего сына. Прежде чем он успел по-настоящему насладиться беспредельной радостью, она пропала. Все, что осталось ему, — это печаль, такая глубокая, что он упал на колени и безутешно заплакал.

Кто-то помог ему подняться на ноги, вытер грязь и слезы с лица, опоясал мечом и подвел к каменной глыбе на обочине Ноланской дороги. Там его аккуратно посадили на камень, и тогда его провожатый сел рядом с ним. Это был Луций Лициний Лукулл, старший военный трибун.