Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории

Ге отступился от сюжета с царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, но жажда писать новую картину крепко мучила его, особливо после успеха его картины «Петр I и царевич Алексей». Ему, по-видимому, хотелось тогда сюжетов непременно с царями, императорами и императрицами, как было принято в «высшей исторической живописи», и он наконец остановился на сюжете, который он называл, на словах и на письме, иногда: «Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы», а иногда: «Екатерина на похоронах у императрицы Елизаветы». Про эту композицию Ге говорит в своих записках: «Мне хотелось изобразить здесь рознь между Екатериной II и Петром III». Намерение было, конечно, превосходное, задача интересная и важная, никем еще до него у нас нетронутая, как это, впрочем, всегда бывало с Ге. Он всегда брал такие сюжеты, которые далеко отстояли от всегдашних, общепринятых и затасканных рутинерами. Теперь он опять пробовал изобразить два противоположных мира, какие-то две диаметрально не сходящиеся точки, разделенные пропастями и десятками тысяч верст, зенит и надир, как он это всегда любил (подумайте только: Христос — и Иуда; Петр I — и царевич Алексей; нынче Екатерина II — и Петр III). Решившись на сюжет, он по-всегдашнему стал рьяно и усердно готовиться к картине: ходил в Эрмитаж, смотрел портреты Екатерины II, Петра III, копировал с них этюды, разыскивал портреты кн. Воронцовой и других личностей, изучал костюмы, дворцовую архитектуру, обстановку, мундиры лейб-кампанцев, наконец, остановился на типе одной знакомой дамы (Авд. Ник. Костычевой, который казался ему приближающимся к типу Екатерины II). Он ставил ее на натуру, указывал движение и позу («с достоинством», как он говорил), и все-таки превосходное намерение и все изучения ни к чему не повели. Картина, появившись на передвижной выставке 1874 года, успеха вовсе не имела, об этом было тогда же тотчас же писано во всех газетах и журналах наших, во всех критиках и рецензиях. Все были единодушны, и никто не говорил в пользу Ге. Чтобы не повторять одно и то же, я приведу всего два примера того, что у нас тогда говорили и про новую картину, и это даст нынешнему читателю полное понятие о том, как курс Ге все у нас более и более падал и как от него публика русская все более и более уходила в сторону.

«Голос» говорил:

«Идея в картине есть; но идея эта выразилась крайне туманно, неясно; художник, очевидно, с нею не совладал. Погоня за идеей и бессилие в осуществлении ее довели художника до того, что он уже стал нас насиловать и вызывал или хотел вызвать ее с помощью предметов… Темная комната освещена огнем, и переход от дневного света к огненному и к темноте исполнен художником весьма удачно. Это одно только и удалось ему; все остальное подмалевано, и подмалевано вяло, декоративно, туманно».

«Биржевые Ведомости» говорили:

«Картина эта совсем не удалась… Лучше всех вышел лейб-кампанец, часовой, поставленный у гроба императрицы. Как и все картины Ге, и эта задумана хорошо и умно, но по исполнению она не может быть и сравниваема не только с его „Петром“, но даже с „Тайной вечерей“. Г. Ге принадлежит к числу видных русских художников, сюжет его всегда интересен, прочувствован и оригинален, но он плохо справляется с техникой. Он лучше мыслит, чем исполняет. Возьмите любую его картину, расскажите ее в фельетоне, и всякий заинтересуется и пойдет смотреть ее; но каждый раз разочаруется. То картина написана грязью вместо красок, то она до того темна, что ничего на ней не различишь, то лица написаны до того неровно, что кажутся выкрашенными… Наша критика вызвана глубоким уважением к нему и уверенностью, что, рано или поздно, мы будем гордиться его картинами, и притом не по одному замыслу, но и по исполнению… Впрочем, многим, почти всем остальным, нашим художникам следовало бы поучиться у г. Ге выбору сюжетов и его пониманию изображаемых положений. Во всяком случае он почтенный новатор. Этой заслуги он и сам себя не отнимет никакими ошибками…»

С. 252.

Кстати, любопытно заметить, какая разница в количестве копий с его собственных картин существовала всегда для Ге. Это мы узнаем из «Списка» его работ, написанного его собственной рукой. «Петра I с Алексеем» он должен был скопировать 6 раз; «Тайную вечерю» — 4 раза; «Вестников Воскресения» и «Гефсиманский сад» (когда репутация его еще далеко не совсем пошатнулась) — по 2 раза; «Екатерину II» — 1 раз, и то, кажется, для самого себя; «Пушкина» тоже 1 раз.

С. 290–291.