Битвы за корону. Три Федора

Но едва закончил, как… уехал. Надо ж обеспечить себе оправдание для задержки в Вардейке, пускай и шитое белыми нитками, Правда, уехал на пару дней и недалеко, к Густаву. Пьетро Морозини или, как его все называли, Петруша Морозко – венецианский стеклодув, в свое время привезенный Алехой, сыскал подходящий песок в одной из излучин Москвы-реки. Земля была, по счастью, казенная, то бишь государева, в первые же дни после своего прибытия в Москву я успел ее выпросить для себя вместе с близлежащей деревенькой Выжигово, и первые корпуса стекольного завода уже возвели. Более того, не далее, как неделю назад под руководством прибывшего из Костромы шведского королевича произошла первая плавка.

Стекло меня не особо интересовало. Главное, ради чего я к нему приехал, были сигнальные ракеты, которые у меня закончились, и запальные шнуры к гранатам. Ну не то у них получалось качество, когда их делали отечественные мастера. Вроде бы работали строго по технологиям Густава, но в результате или горели чересчур быстро, или наоборот, гасли.

Шведский принц по-прежнему вел трезвый образ жизни, что весьма благотворно сказывалось на его внешности. Он еще больше помолодел и выглядел эдаким бодрячком. Правда, со мной за стол уселся не жеманясь, но пил немного, а больше… утешал меня. Слухи-то о моей опале донеслись и до него, вот он и старался меня успокоить.

По-прежнему безбожно путая русские пословицы, он уверял, что все мои беды временны, яйца ломанного не стоят, и пусть бояре-злопыхатели не торопятся говорить гоп, коль рожа крива. И вообще, конец – телу венец, а он пока не наступил и все непременно образуется, ибо правда, как шило, кое в мешке не утаишь – все равно наверх всплывет.

А ближе к концу нашего застолья он осторожненько поинтересовался насчет Ксении. Мол, получается, она осталась свободная, ведь не станет государь выдавать сестру замуж за опального. Ишь какой!

– Не пожелай ближнему жены своей, – в тон королевичу (не иначе, как заразился от него) нравоучительно напомнил я. – И вообще, на чужой роток не разевай кусок!

– Я нет! – возмутился он. – Я помню: готовь сани летом, а честь смолоду. Токмо из заботы о тебе, – он грустно подпер кулаком подбородок и печально вздохнул, сознавшись, – ну-у, и о ней… немного.

Часть моего заказа он выполнил уже на следующий день, обеспечив меня с лихвой запальными шнурами, а ракеты обещал прислать через три дня и тоже сдержал слово.

Вернувшись, я обнаружил в Вардейке гостей, причем таких, которых никак не ожидал увидеть. Прибыли посланцы из Тихвинского монастыря от матушки Дарьи. Прибыли они как назло в тот самый день, когда я укатил к Густаву, и пока меня не было, обе монахини терпеливо дожидались моего возвращения, проживая в Вознесенском монастыре.

Еще не успев прочитать письмо игуменьи, я догадывался, о чем оно и не ошибся. Гневалась матушка настоятельница на даденное мною согласие на свадебку. И столь сильно гневалась, что не посчитала нужным скрывать это. Мол, ни к чему такая спешка. Мог бы ради приличия посоветовать ему и у нее благословения испросить, благо, что я прекрасно знаю, кем она ему доводится на самом деле. Словом, никак она таковского от меня не ожидала, особенно с учетом сделанного ею для меня добра. И ниже подробный перечень этого самого добра. Прямо тебе бухгалтерский документ. А в конце требование хоть теперь исправить и немедля послать гонца в Колывань, дабы остановить, пресечь, отменить и запретить.

Изложи она все иначе: помягче, повежливее и не приказным тоном, тогда и я бы ответил ей соответственно, покаявшись и повинившись. Но ее раздражение поневоле передалось и мне. Спрашивается, а кто на самом деле виноват, если разобраться? Она же сама своего ненаглядного Сашеньку до четвертого десятка под юбкой продержала, то есть, пардон, под рясой. Естественно, выбравшись из-под нее он с цепи сорвался. Получается, чьи издержки воспитания? Тогда какого черта отрываться на мне?!

Но я бы все равно сдержался, чувствуя за собой вину, если бы мой мимолетный взгляд не скользнул по пресловутому перечню ее добрых дел. Уставившись на пункт, гласивший о царских сокровищах, которые на самом деле сулят мне сплошные проблемы и аж три скорых смерти, будто одной мало. Некоторое время я угрюмо взирал на эти строки, после чего взялся за перо.

Нет, мой тон был куда выдержаннее, нежели у настоятельницы, но сам по себе… Словом, боюсь, чтение моей грамотки доставит ей мало удовольствия.

– А на словах передайте, что я ничего отменять не стану и хотя пошлю гонца на свадебку, но лишь для того, чтобы поздравить молодых, – сухо сказал я на прощание.