Битый лед

Нам стало известно о них сразу же, как только мы вышли из Тикси. Разговоры можно было услышать в машине, среди мотористов, в столовой, где всегда теперь толпился народ, и даже наверху, на мостике.

Их полярный стаж вызывал изумление даже у видавших виды северян.

На переходе они, как правило, сидели рядком на скамейке, напротив входа в столовую. Она небольшого роста, чернявая, без единого седого волоса, с бегающими посверкивающими глазами, он крупный, рыхлый, с коротким ежиком не то седых, не то очень светлых волос.

Она протянула руку ладошкой:

— Нина Алексеевна.

Он сунул широкую ладонь, как-то удивленно глянул водянистыми навыкате глазами и, выговаривая слова тонким, несоразмерным с фигурою, голосом, представился:

— Иван Иванович.

Петровы зимовали на полярных станциях ошеломляющее количество лет: он — тридцать, она — двадцать два.

И вот они у нас в каюте, опять рядком, она — держа ладони на коленях, он — положив их на стол.

Рассказывали о себе Петровы охотно. Оба они были москвичи. Петров воевал, после войны работал на авиационном заводе. Однажды увидел на заборе объявление: желающие приглашались на работу в Арктику. Время было трудное, 47-й год. Петров пошел оформляться.

Его сразу же взяли механиком на заполярный аэродром, а через несколько лет он женился на девушке-синоптике с соседней полярной станции и вместе с ней перебрался на остров Фаддеевский.

У Петровых взрослый сын, учится на четвертом курсе Московского полиграфического института. Живет практически со дня рождения, с бабушкой.

— Только видим мы его мало, как-то отдалился он от нас, — раздумчиво и сожалеюще сказал Петров.

— Что ты? Что ты?! И вовсе нет! — заторопилась Нина Алексеевна, зачастила, и как-то очень весело засверкали, забегали ее глаза. — Он как раз делится с нами и все о себе рассказывает.

Супруги купили в Москве трехкомнатную кооперативную квартиру.

Следующего нашего вопроса они ждали, не мы первые спрашивали их об этом.

— Привыкли, — бесхитростно ответил Петров.

— Очень красивая природа, — вставила Нина Алексеевна. После чего продолжала:

— У меня отец всю жизнь на одном и том же заводе работает. И в одной и той же должности: токарем. Так и у нас. Привыкли к одному месту, к одной работе. Он у меня охотник, — она кивнула на Петрова, и тот согласно качнул головой. — И я тоже пристрастилась к этому делу. Ружье за спину — и в тундру, даже ночь не пугает, — Нина Алексеевна рассмеялась. — Мы одно время своих собак держали, а потом отдали их якутам. Очень много хлопот, чтобы их прокормить. Я на этой упряжке капканы объезжала. Подъедешь, а там почти всегда песец. Только вот «пасти» — это капкан в виде бревна, оно песцу на голову падает, — я не любила.

— Если песец в «пасть» попал, его еще руками придушить надо, — деловито добавил Петров.

Отпуск супруги проводят в Сочи и всегда снимают комнату у одних и тех же хозяев.

— Мы там всегда простуживаемся, — как-то удивленно сказал Петров и еще больше обычного округлил глаза. — Жарко, а простуживаемся. И я и она. А на Севере никогда.

Я спросил, бывают ли они во время отпуска в театрах. И Нина Алексеевна ответила, что да, конечно, бывают, но вот сейчас в Москве очень трудно с билетами, ни в Большой, ни в Малый не достать.

— А как же, — сказал Петров. — Мы в Сочи «Песняров» видели.

Он еще раза два вспомнил про этих «Песняров».

А палубой ниже смеялась, дурачилась, бренчала на гитарах молодая смена полярников. Так они веселились, что даже хмуроватый «дед» мягчел, глядя на них, и переставал ворчать по поводу «бездельников на пароходе».

Самой старшей из новичков была розовощекая белокурая Надя. Ей исполнилось двадцать два, и она уже успела отработать год поварихой на Муостахе. Наде первая зимовка очень понравилась. Она с восторгом рассказывала мне, какие хорошие парни были на станции: «Уважительные, ничего себе не позволяли…» К одному из полярников должна была приехать жена, и Надю «поменяли». Теперь она шла с нами на Котельный. Вместе с ней на Котельный плыла Таня Попова, предмет воздыханий всех холостяков экипажа. Восемнадцатилетняя красотка разгуливала по судну в таких «мини», что прямо-таки ослепляла моряков. Третья зимовщица, Наташа, торопилась к мужу. Ее годовалый малыш остался с бабушкой, и она то веселилась со своими новыми подружками, то тихонько вздыхала.

Как я понял, девчата пооканчивали годичные курсы, и в Арктику их уговорили податься кого тетка, которая была замужем за полярником, кого соседи, которые когда-то зимовали сами.

У ребят мотивы были более основательными: они только что окончили ЛАУ.

— Как ты относишься к Северу, так и он к тебе, — заявил мне Миша Базин. Сероглазый, хорошо сложенный, с ровной полоской усиков над припухлыми мальчишескими губами, он так и светился радостью скорой встречи с настоящей полярной жизнью. А его товарищ, Олег Попов, гордо добавил:

— Там живут, как при коммунизме.

Конечно, многое из того, что говорили мне ребята, было данью училищной традиции, например: «Север для избранных», но традиции эти были славные, ничего не скажешь.

— А часто вы будете получать письма? — спросил я Мишу.