Бивуаки на Борнео

Хотя деревенскими старшинами всегда бывают мужчины, женщины нередко имеют голос в жизни племени. Во всяком случае, они пользуются куда большей свободой, чем во многих первобытных или так называемых развитых обществах. Как и мужчина, женщина имеет право на развод и без колебаний прибегает к нему, если супруг ее не устраивает. После развода, который совершается всегда очень просто, без всякого намека на драму, дети следуют за отцом или остаются с матерью — что, впрочем, не имеет ни малейшего значения, потому что все живут в одном доме. Если женщина вторично выходит замуж, ее первый супруг становится почетным гостем и лучшим другом, почти братом второго.

Мужчины, за исключением нескольких великих вождей, имеют обычно по одной жене. Следует, однако, признать, что они отнюдь не отказывают себе в удовольствии обмануть жену, а последняя в свою очередь довольно редко упускает случай отплатить той же монетой. С этой точки зрения даякское общество мало чем отличается от нашего. Но оно разнится в том отношении, что обманутый супруг, как правило, просто требует у соперника возмещения в виде мандоу или кувшина, а тот никогда не отказывается уплатить эту скромную компенсацию.

Собственно, жене не обязательно обманывать своего мужа, чтобы он имел право потребовать возмещения. Достаточно, если супруг чувствует себя «малу» — слово, не сходящее у индонезийцев с языка и означающее одновременно «пристыженный», «робкий» и «оскорбленный». «Малу» часто становится поводом требовать покрытия убытков, для чего в другом случае не было бы ни малейшего основания, как о том свидетельствует инцидент, жертвой которого стал кинооператор экспедиции.

Как-то днем Жорж фотографировал девушек, рушивших рис, а когда они закончили свою работу, галантно вызвался помочь им отнести тяжелые корзины к амбарам за околицей деревни. Подойдя к амбарам — все они опирались на сваи и отстояли один от другого на расстоянии нескольких метров, — он помог одной из юных красавиц поднять ее ношу по узким ступенькам, вырубленным в стволе дерева.

Проникнув в амбар вслед за молодой особой, Жорж высыпал свой груз на пол и, наклонившись к группе оставшихся внизу женщин, крикнул им в шутку:

— Спокойной ночи!

Затем он закрыл небольшие ставни, служившие одновременно дверью и окном амбара. Молодая Буиг — так звали женщину — испустила притворный крик ужаса и тотчас же распахнула ставни. И все.

Два или три дня спустя, когда Жорж совсем забыл об этом незначительном инциденте — да, впрочем, никакого инцидента и не было, — мы узнали, что муж этой юной особы (ибо у нее был муж) считает себя оскорбленным и требует традиционного суда над нашим кинооператором. К несчастью, супруг этот был одним из деревенских старшин — флейтистом, инструмент которого звучал, лишь когда требовалось возвестить о чьей-либо кончине или же, в минувшие времена, о начале охоты за головами.

Впрочем, флейта, о которой шла речь, была носовым инструментом. Музыкант приставлял ее к одной из ноздрей, затыкал другую и ухитрялся таким способом извлекать звуки из своего инструмента. На наш взгляд, это поистине значило создавать себе лишние трудности! Но, вероятно, нам не хватало объективности, ибо, когда мы первый раз объяснили этому виртуозу, что нам представлялось более удобным дуть в флейту ртом, он разразился смехом и покачал головой:

— Уж эти мне белые! Никогда-то вы ничего не делаете так, как все!

Итак, флейтист счел себя оскорбленным и известил нас через вождя деревни, что требует суда над кинооператором. Последний запротестовал, сославшись на то, что с момента, когда он закрыл дверь амбара, и до того, как она вновь открылась, не прошло и тридцати секунд, а этого, надо признаться, маловато, чтобы успеть посягнуть на добродетель замужней женщины. Но муж возразил — опять-таки через посредство вождя деревни, — что ему неважно, что произошло и произошло ли вообще что-либо! В его глазах существенным было то, что Жорж при свидетелях заперся в амбаре с его женой, дав тем самым пищу для любых предположений. Стало быть, его честь была попрана, и он требовал «чучи малу» — смыть оскорбление. Наш кинооператор, добавлял флейтист, еще должен почитать себя счастливым, что нравы даяков изменились. «Несколько лет назад, — сказал он просто, — я отрезал бы ему голову, не спрашивая совета стариков!»

Суд был, следовательно, неизбежен, тем более что, по даякскому обычаю, провожать замужнюю женщину в ее амбар — значит, нанести оскорбление супругу. Поэтому старейшины деревни собрались в хижине вождя и проговорили почти всю ночь. Вестник сообщил нам их приговор: Жорж был обязан заплатить мужу сто рупий, не забывая при этом и о подарке жене.

Это уже было слишком: то, что поначалу казалось нам забавной шуткой, перестало быть таковой. Наш кинооператор бушевал, угрожал, обзывал флейтиста мошенником и еще по-всякому, но ничто не помогало. Приходилось подчиниться обычаям и уплатить, если мы не хотели навлечь на себя вражду деревенских стариков.