Бивуаки на Борнео

Первых кабанов делят между жителями деревни и съедают целиком; по мере увеличения числа жертв снимают только слой сала, а остальное бросают в воду. Сало топят и оставляют про запас в кувшинах, бамбуковых трубах или старых бидонах из-под керосина. Часть свиного сала даяки потребляют сами, но в основном отправляют его на побережье и продают китайским торговцам примерно по тысяче франков за двадцать литров.

Во время миграции в декабре 1956 — январе 1957 года жители Лонг-Пельбана на Каяне собрали такое количество жира, что им не хватило сосудов. Тогда законопатили несколько больших пирог, установили их на подставках и заполнили до краев топленым салом.

Еще лучшее представление о побоищах, которые устраиваются в удачливые годы, дает следующая история. В 1954 году ниже Лонг-Пезо переправлялось, по словам местного учителя, «столько кабанов, что первые животные уже достигли противоположного берега, где их убивали охотники, а находившиеся в хвосте стада все еще продолжали входить в воду». Избиение длилось несколько недель, и тысячи уносимых Каяном кабаньих туш, с которых было обрезано сало, скопились перед Танджунгселором, где река расширяется и заметно замедляет свое течение. Но этот город населен малайцами-мусульманами, для которых свинья — нечистое животное; поэтому они отказались купаться и потреблять речную воду, загрязненную тысячами разлагавшихся на солнце трупов, а их негодование было так велико, что они объявили войну даякам — виновникам резни. Понадобились вмешательство индонезийской полиции и отправка небольшой вооруженной экспедиции, чтобы принудить племена, живущие в верховьях реки, прекратить эту сечу.

День едва занимался и клочья тумана еще плыли над лесом, когда Эмбан Джалонг и я спустились на берег реки. Окоченевшие от ночной прохлады, потягиваясь и зевая, жители деревни один за другим выходили к реке. Затем они присаживались бок о бок в ледяной воде и приступали к отправлению естественных надобностей, степенно обмениваясь при этом первыми новостями дня. Косматые свиньи, выжидавшие, как всегда, благоприятного случая, топтались в это время позади собеседников.

Принеся в свою очередь дань обычаю (в противном случае на нас стали бы смотреть косо) и внеся свою лепту в местную устную хронику, мы сели в крошечную пирогу и сильными ударами весла направили ее против течения.

На реке таинственные ночные шорохи уступали место дневной жизни. Большой лазурно-оранжевый зимородок промелькнул перед нами стрелой, сел на выступавшую из воды сухую ветку и замер — на фоне сине-зеленой поверхности реки его большая голова и длинный клюв вырисовывались, подобно китайским теням. Над нашими головами пролетела райская мухоловка; длинные белые перья на ее хвосте развевались на ветру, точно ленты. В зарослях бамбука с пожелтевшими листьями сновала маленькая красная с черным белка, производившая не меньше шума, чем целая стая макак. Почти повсюду виднелись раздвоенные следы кабанов, направлявшихся к воде.

— Некоторые переправились здесь нынче ночью… Гляди, вот этот был большой… — комментировал мимоходом Эмбан Джалонг.

Мы поднимались по реке больше часа, гребя, когда вода была достаточно глубокой и спокойной, или протаскивая пирогу между липкими валунами там, где поток становился слишком бурным. Вдруг мой спутник показал мне с десяток черных точек, которые я сначала принял за стаю уток, переплывавших гуськом реку. Оказалось, что это едва выступающие из воды головы по крайней мере десятка кабанов, но они были от нас не менее чем в двухстах метрах, а мы, как нарочно, застряли на камнях, едва прикрытых несколькими сантиметрами воды. Мы могли лишь разглядывать животных, которые один за другим достигали берега и встряхивались, как собаки, прежде чем скрыться в лесу.

— Вот там мы и засядем, — объявил вдовец.

Спрятав лодку в кустах, мы присели за большим поваленным деревом на берегу реки. Воткнутые в землю ветки образовали достаточный заслон, позволяя нам шевелиться в своем укрытии и не быть замеченными с другого берега.

Но хорошо известно, что великие идеи носятся в воздухе: не нам одним пришла мысль подстеречь кабанов в этом месте. Час с лишним небольшие пироги доставляли здоровенных парней, вооруженных копьями или старинными мушкетами. Вскоре наш берег превратился в невидимое, но смертоносное заграждение из охотников, скрывавшихся в зелени на расстоянии двадцати метров друг от друга. Наконец разместился тот, кто прибыл последним, после чего наступила тишина и потянулось однообразное ожидание; глаза напряженно всматривались в густой лес, спускавшийся по склону горы к самой воде.

К счастью для меня, вдовец отличался словоохотливостью и располагал неисчерпаемым запасом даякских историй, в которых действительность тесно переплелась с легендой. Для начала он рассказал мне о приключениях бесхвостого крокодила, жившего в устье реки Полонга, поблизости от того места, где мы находились в засаде.