Читаем Благие намерения полностью

Эта Хроника произвольно превращает главное во второстепенное, и наоборот. Иногда она позволяет себе обширное отступление, опирающееся на шаткий фундамент устной традиции. Иногда уделяет большое внимание нескольким строчкам какого-нибудь письма. Внезапно строит фантазии по поводу каких-то фрагментов, выныривающих из мутной воды времени. Полное отсутствие достоверности в фактах, датах, именах, ситуациях. Преднамеренное и последовательное. Поиски ведутся на темных тропинках, это ни в коей мере не судебный процесс — ни открытый, ни закрытый — над людьми, принужденными молчать. Их жизнь, описанная в нашей хронике, иллюзорна, быть может, это фиктивная жизнь, и тем не менее она более отчетлива, чем их настоящая. Зато раскрыть их глубинную правду хроника не способна. У хроники своя, в высшей степени случайная, правда. Желание продолжать записи — это день ото дня все более дружелюбное желание — единственный веский аргумент в пользу данной затеи. Сама игра и есть движущая сила этой игры. Это как в детстве: открыть поцарапанные белые дверцы шкафа с игрушками и выпустить на волю природные тайны вещей. Проще не бывает.

С учетом вышесказанного, наше повествование перескакивает ту минуту, когда Анна показывает свою руку с блестящим обручальным кольцом усталой фру Карин. Та просто-напросто ограничивается несколькими фразами: «Знаю, знаю. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Теперь должен наступить мир. Пусть Хенрик узнает, что семья ему рада».

Хроника не упомянет и того, как взорвалась бомба вечером после похорон, когда все собрались в салоне Мамхен, чтобы обсудить предстоящие практические проблемы. Не станем мы рассказывать и о том, как Оскар позднее тем же вечером вместе со своей больной раком и угасающей женой Свеей отправляется спать. В ее переполненном злобой сосуде открывается кран, и она изрыгает гадости по поводу священников вообще и Хенрика Бергмана в частности. Наконец Оскар берет слово и говорит тоном, не допускающим возражений: «Заткнись, Свеа. Нам же, черт побери, грозит, что он будет нашим родственником!»


Итак, фру Карин созвала семейство на совещание в столовой дома на Трэдгордсгатан. Прошло несколько дней после похорон, на спущенных маркизах горит июльское солнце. Блестит черная поверхность громадного стола на львиных ножках, с которого снята скатерть. Присутствующие тоже в черном, черное в черном на фоне светлых обоев и ярких картин. Фру Карин заняла место в торце, обращенном к окну, слева сидят Оскар и Свеа, справа Густав и Марта. Карл потеет от похмелья и тоски справа от Свеи. Девочки свернулись калачиком на диване у стены. И наконец Эрнст, Анна и Хенрик расположились напротив фру Карин.


Карин. …итак, я попросила вас прийти сюда, чтобы обсудить некоторые важные вопросы. Но перед этим я хочу приветствовать Хенрика и сказать ему, что мы рады видеть его среди членов нашей семьи. Давайте забудем былые распри и озлобление. Мы должны подвести черту под прошлым. Если честно постараться, примирение и дружба вполне возможны.


Фру Карин улыбается Хенрику и Анне. Остальные члены семейства делают то же самое, набор улыбок получается весьма разнообразный. На стекле бьется муха. Фру Карин вертит брильянтовое кольцо, место которому навечно определено между двумя массивными обручальными кольцами.


Карин. Мы были у адвоката Эльгеруса и познакомились с последней волей вашего отца, с его завещанием. Если я правильно поняла, все без исключения (взгляд в сторону Карла) согласились с существующими распоряжениями и сочли, что они продиктованы заботой. Я благодарна вам за единодушие. Пока Юхан был жив, мы с ним раз или два обсуждали, что будет с домом, если он умрет раньше меня. Он твердо объявил свою волю — дом остается в моем единоличном владении, а остальным членам семьи будет предоставлена компенсация в виде акций и капитала. Я отгоняла от себя эту возможность, не хотела об этом говорить, но когда речь зашла о доме, я поняла, что не хочу им владеть. Поэтому я попросила адвоката Эльгеруса изучить вопрос о продаже. Вчера он сообщил мне, что получил весьма выгодное предложение от Школы домоводства, расположенной напротив. Им уже давно стало тесно, потому они готовы немедленно заключить сделку. Я сказала, что положительно отношусь к этому предложению, но, естественно, обязана обсудить вопрос со своими сыновьями, которые живут в трех квартирах дома. Школа выразила готовность подобрать им равноценное жилье. Что до меня, то я заявила, что собираюсь остаться здесь, но намерена поделить квартиру пополам. Столовую я перегорожу стеной, оставив за собой четыре комнаты и кухню. Я предупредила Сири, что с первого октября не нуждаюсь в ее услугах. Она, конечно, расстроилась, потому что работала у нас почти двадцать лет, но ей будет выплачена приличная сумма, и она переедет к своей сестре в Смоланд. Есть вопросы?


Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее