Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

Даже небольшой пройденный путь казался бесконечным, и я никак ш мог сориентироваться. Мы уже должны были подойти к третьей комнате, но что-то я не мог припомнить, чтобы коридор был таким длинным.

— Ну скажите же, почему здесь так темно?

Коридор вдруг закончился каким-то проходом — наверное, дверью, — и вот мы оба там остановились, Фигура и я.

— Что вы видите?

Странный голос, казалось, просто выплывал из порождавшей его пустоты.

— Когда смотрю на вас, то ничего.

— А внутри?

Я заглянул в комнату. Что это? Надписи? Иероглифы, символы? Что?

— Выглядит действительно потрясающе, но, видите ли, мне пора идти: я ищу одного человека; надеюсь, вы меня понимаете.

— Что вы видите?

Как и остальные, эта комната, казалось, простирается во всех направлениях, насколько хватает взгляда. Чем пристальней я смотрю на какую-то определенную точку, тем сильнее она удаляется от меня. Если я всматриваюсь в точку в полуметре от меня, она раздвигается на километры, сотни, тысячи километров. В этой расширяющейся вселенной висят какие-то символы — некоторые из них я понимаю, некоторые — нет. Они ни на чем не написаны, они просто висят. У всех у них светящиеся контуры, словно их нарисовал под магическими грибами какой-то безумный бог. У меня возникает странное ощущение, что на самом деле эти символы живые и что они тоже смотрят на меня.

Когда Трейя начала контролировать содержание сахара в крови, у нее резко изменилось настроение, а депрессия буквально на глазах улетучилась. Но эти изменения в каком-то смысле были вторичны по отношению к глубокому внутреннему перевороту, который совершался в ней с невероятной скоростью и очень скоро даст о себе знать. Этот переворот начинал оказывать действие не только на ее повседневную жизнь, но и на ее духовное состояние, ее дело, то, что она считала своим призванием, своим даймоном, который — после стольких долгих лет! — был уже готов вырваться на поверхность.

Я наблюдал за всем этим со смешанным чувством восхищения, удивления и зависти. Насколько легче ей было бы оставаться раздраженной, измученной, полной жалости к себе. Но вместо этого в ней появлялось больше открытости, больше любви, умения прощать, сочувствия. Она день ото дня становилась сильнее — совсем как в афоризме Ницше: «То, что не убивает меня, делает меня сильнее». Трейя усваивала уроки рака и диабета, что же касается меня, то для меня главным уроком стала Трейя.

У меня диабет. Я диабетик. Как правильней говорить? Первая фраза подразумевает, что болезнь пришла извне, что это какая-то зараза. Вторая предполагает, что она органически присуща моей натуре, моему телесному существу. Телу, рыночная ценность которого, как выразился Кен, равна нулю. Я всегда думала, что когда умру, то пожертвую свои органы в донорских целях, но теперь они никому не понадобятся. Что ж, по крайней мере, теперь меня похоронят не по частям, а целиком. Или развеют мой прах над пиком Конундрам[89].