Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

И самое главное: тонглен помог ей (и мне) отказаться от вынесения оценок страданиям, своим или чужим. В тонглен вы не дистанцируетесь от страданий (своих или чужих), а воспринимаете их просто и прямо. Вы не отходите в сторону, не выдвигаете доморощенных теорий о причинах страдания, о том, почему человек «навлек их на себя», или в чем их сокровенный «смысл». Все эти теории — не самый лучший способ относиться к человеческому страданию, и их единственная задача — отгородить вас от страдания. Даже если вы считаете, что эти теории приносят огромную пользу, на самом деле это просто способ сказать: «Не трогай меня!»

Только благодаря практике тонглен, практике сочувственного отношения к страданию, которую нам передал Калу, Трейя написала статью «Какой вид помощи действительно помогает?». Статья была опубликована в «Журнале трансперсональной психологии»; потом ее перепечатал журнал «Нью-эйдж» («New Age»),

получив чуть ли не самый сильный читательский отклик за все время существования журнала. Благодаря этой статье на Трейю обратили внимание в «Шоу Опры Уинфри». (Трейя вежливо отказалась от участия в нем: «Они просто хотят, чтобы я схлестнулась с Берни [Зигелем]».) Редакторы «Ныо-эйдж» назвали статью «более сострадательным взглядом на болезнь». «Более сострадательным», чем типичная позиция «Нью-эйдж», состоящая в том, что человек сам навлекает на себя болезни. Вот несколько выдержек из этой статьи.

КАКОЙ ВИД ПОМОЩИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОМОГАЕТ?

Пять лет назад я сидела на кухне и пила чай со старым приятелем, который сказал, что за несколько месяцев до того у него обнаружили рак щитовидной железы. Я рассказала ему о своей матери: у нее был рак толстой кишки; пятнадцать лет назад ей сделали операцию, и с тех пор она прекрасно себя чувствует. Потом я описала всевозможные теории, которые выдумали мы с сестрами, чтобы объяснить, почему она заболела раком. У нас их было много, а самая любимая, пожалуй, состояла в том, что она была в первую очередь женой нашего отца и слишком мало — собой. Если бы она не была супругой животновода, решили мы, она могла бы есть вегетарианскую пищу, без животных жиров, которые, как считается, приводят к раку кишечника. Другая теория сводилась к тому, что в ее семье всегда с трудом умели выражать эмоции, и это тоже могло послужить причиной болезни. Проходили годы, и мы чувствовали себя все более комфортно с нашими теориями и историями об этом тяжелом событии. Мой друг, который явно много думал о раке, сказал слова, которые просто потрясли меня:

— Неужели ты не видишь, что делаешь? — спросил он. — Ты обращаешься со своей матерью как с посторонним объектом. Развиваешь теории относительно нее.

Когда другие рассуждают о человеке, он воспринимает это как насилие. Я это знаю. Когда мои друзья придумывают разные идеи о том, почему у меня развился рак, я воспринимаю это как бесцеремонное вторжение в мои дела. У меня ощущение, что ими движет не забота обо мне и уж совершенно точно не желание поддержать меня в трудный период жизни. Их «теории» — это то, что они делают со мной, а не то, что они делают, чтобы помочь

мне. Наверное, мысль о том, что у меня рак, настолько пугает их, что им нужно найти причину, объяснение, смысл. Они придумывают теории, чтобы помочь не мне, а самим себе, и эти теории причиняют мне огромную боль.

Я была в шоке. Я никогда не задумывалась о подоплеке своих теорий, мне никогда не приходило в голову, какие чувства они вызывают у моей матери. Хотя никто из нас не рассказывал ей о наших идеях, я уверена, что она все это чувствовала: они буквально висели в воздухе. А такая атмосфера не очень располагает к доверию, откровенности или просьбам о помощи. Я вдруг осознала, что сделала себя совершенно бесполезной для матери во время тяжелейшего кризиса в ее жизни.

Этот случай открыл для меня дверь, это было началом перемен: я стала больше сочувствовать людям, страдающим от какой-то болезни, стала больше уважать их личное пространство, стала добрее к ним и утратила уверенность в своих теориях. Я начала понимать, что лишь отчасти мои теории основаны на желании стать «судьей» — еще глубже они основаны на невысказанном страхе. Начал проясняться их скрытый смысл. Вместо того чтобы сказать: «Я волнуюсь за тебя, чем я могу тебе помочь?», — на самом деле я говорила: «Что ты сделала не так? В чем была твоя ошибка? Как так вышло, что ты проиграла?» И еще, разумеется: «Как мне защитить себя?»

Я осознала, что мною движет страх — невысказанный, скрытый страх, и это именно он заставляет меня выдумывать истории, в которых мир устроен слишком понятно, а человек может управлять чем угодно…