Благородна и благочестива (СИ)

Помнится, в лавке мэма Фаиля перебравший покупатель как-то так и выразился, прежде чем полезть к молоденькой лавочнице. От прилипчивого ухажёра Камилла в тот день избавилась просто: под руку подвернулась чугунная сковорода. Мэм Фаиль ещё потом ругался, что вмятина осталась.

Вот только ллей Патрик явно имел ввиду только то, что сказал. И впрямь замёрз, что ли?

– Тут больше одеял нету, – растерянно огляделась Камилла. – Я бы плащ сверху накинула, так сушится одежда-то. Мокрая вся насквозь, ровно вы не в смерч, а в водоворот попали. И камин ярко растоплен. И воздух хоть и сырой, но тёплый. Мы же на юг идём! Едем. Летим, – совсем запуталась дочь Рыжего барона. – В общем, тут по-любому уютнее, чем в Эйросских землях.

– Наше имение находилось на севере, – слабо, всё ещё не открывая глаз, усмехнулся Патрик. – Я привык к морозам. Но мёрзну всё равно. Это холод изнутри… Я… не знаю, как объяснить…

Камилла придвинулась ближе, повинуясь сжавшимся пальцам паладина. В её маленьких и горячих ладошках те постепенно согревались, а напряжённые плечи заметно расслаблялись.

– Я знаю, – рассеянно откликнулась наследница рода огня. – Дед мой вон горит изнутри, разве что огнём не плюётся, а вы, Патрик, видимо, вечно мёрзнете. Вполне объяснимо. Вы нас когда в воздух подняли, так сразу похолодало. Одно из двух: либо там, наверху, и впрямь прохладнее, либо у нас кровь от ужаса застыла. Причём сразу в лёд, – припомнила собственные ощущения Камилла. – Если у вас внутри то же самое, то вы ещё стойко держитесь, ллей Блаунт.

Патрик тихо рассмеялся и открыл глаза. Плеснул ореховой теплотой пристальный взгляд.

– Это очень странно, – вдруг тихо, но отчётливо проговорил паладин. – Мне теплее с вами… с тобой, Камилла… Я согреваюсь…

– Тогда я посижу ещё немного, – подавила довольную улыбку Камилла. – Мне не жалко: грейтесь. Когда ещё так поговорим? Вы дело сделаете – и уйдёте.

И добавила бездумно, рассеянно:

– Ты ведь себе не принадлежишь…

Патрик не отозвался, молча разглядывая враз погрустневшую Камиллу. Протянул руку, касаясь её щеки. Пальцы, уже потеплевшие, живые, легко погладили линию подбородка, поднялись к щеке.

– Даже если я уйду из ордена, – совсем тихо проронил Блаунт, – что я предложу тебе? Ллей Корнелиус не солгал – я проиграл родовое имение… в игру в кости. Это большая глупость с моей стороны, и я о ней уже упоминал…

– Ты не похож на азартного человека, ллей Патрик, – не сводя глаз с паладина, вдруг заметила Камилла. – Я много игроков повидала. В таверне, где работали племянники мэмы Софур. У них глаза мутные и страшные. Если бы ты даже и переболел игрой, то должен был бы хоть чем-то её заменить. Иные в выпивку ударялись, другие плетением корзин занимались. Что угодно, чтобы только забить дикую страсть. А в тебе нет ни больных, ни иных дурных наклонностей. Отец Небесный наградил острым зрением: я вижу. Иногда даже больше, чем говорю вслух, – помолчав, добавила наследница рода огня. – Так что же случилось на самом деле, ллей Патрик?

Паладин её не поправил. Только пальцы снова похолодели, и губы поджались в бледную полосу.

– Я расскажу, – выдавил через силу Патрик. – И ты вправе пользоваться этим знанием по своему усмотрению. Ты, Камилла Эйросская, поймёшь – я знаю. Сколько мудрости в столь юном возрасте… Верно, и тебе есть, что вспомнить… чем не гордиться… и что хотелось бы забыть…

Камилла лишь мысленно усмехнулась: с чего бы начать? Рыжие Острова не то место, где можно жить честно, благочестиво или же утончённо. Драки, кражи, сомнительные поручения – со всем этим дети в родном поселении знакомились с младенчества, и она исключением не стала. Позже – продажная любовь, пьяные гульбища, убийства и грабежи. Лишь благодаря репутации Рыжего барона, которого обходили стороной даже самые буйные, их семью не трогали. А уж после того, как Камилла осиротела окончательно, в ход пошли собственные руки, грязные ругательства, воровство, мошенничество да подлые методы, каким щедро обучали Рыжие Острова в целом и мэм Фаиль в частности. Не скатиться в скотскую жизнь помог лишь спившийся духовник, к которому Камилла исправно ходила раз в седмицу – обучаться грамоте да духовным премудростям.

Так себе начало благородного пути.

– Корнелиус был прав, – тем временем тяжело говорил ллей Блаунт. – Моя семья не отличалась ни смелостью, ни отвагой. Тёмный дар берегли от чужих глаз и языков, тем самым отрезая себе всякое знание о том, какими способностями обладают.