Благородный разбойник

Как защитил ее от пьяных моряков в темном переулке. Вспомнилось хмурое сдержанное выражение его лица. Спокойный голос. И его лицо, когда он распахнул дверь в библиотеку полковника Морли и спас ее от Девлина. Эмма постаралась отбросить эти воспоминания, проглотить внезапно подкативший к горлу ком. Но когда она посмотрела в мудрые глаза своего старого отца, он все понял.

Эмма отвела взгляд. Скрестила вместе пальцы, чтобы собраться и успокоиться. Попыталась подобрать нужные слова.

Отец не торопил ее. Он ждал. Ждал, пока тишина не укрыла ее своим успокаивающим покрывалом.

— Человек, который зовется моим мужем… — «Мой муж», — эти слова рвались с ее губ. Она снова сглотнула. — Он владелец этих доков. Но ты ведь уже знаешь это, правда? Я должна была догадаться раньше, когда в день свадьбы ты назвал его Нед Стрэтхем. Да и как ты мог не знать этого, работая здесь?

— Нед Стрэтхем не владеет этим доком, Эмма. Он принадлежит мне.

Эмма в недоумении уставилась на отца.

— Это мой бизнес. Мои деньги. И моя ответственность за то, чтобы те, кого я нанял, могли работать в достойных условиях и получать достойное вознаграждение. Нед передал его мне как раз перед вашей свадьбой, когда пришел поговорить со мной.

Наступила гробовая тишина. Эмма пыталась осмыслить всю важность того, что сказал ей отец.

— Он здесь сегодня… — Она постаралась, чтобы вопрос звучал непринужденно, как будто не сильно ее волновал.

— Он не появлялся уже целую неделю. — Отец неправильно истолковал ее вопрос. — Ты можешь не бояться, что Нед сюда войдет. Или кто-то еще.

У Эммы внутри все сжалось.

Снова наступила тишина. Эмма знала, что должна рассказать отцу всю правду, а не только ее часть.

— Это не Нед пытался… скомпрометировать меня… в доме у полковника Морли. Это был Девлин.

— Девлин? — Отец нахмурился.

Она кивнула:

— Нед остановил его, а потом поменялся с ним ролями. Он взял вину на себя, а Девлин оказался героем.

— Он ничего не говорил мне об этом.

— Есть еще кое-что, что я должна сказать тебе, папа. Про Неда.

Отец не стал спрашивать что. В своей обычной терпеливой манере он дождался, пока сердце Эммы не стало стучать чуть спокойнее.

— Тебе лучше сесть.

Но отец не пошевелился. Так и стоял на месте с почти спокойным лицом.

Эмма прикоснулась пальцами к губам. Потом опустила руку. Сделала вдох и, подняв голову, посмотрела в лицо отца.

— Нед… — Она сглотнула. Сделала еще один вдох и начала снова: — Это Нед Стрэтхем играл с Китом в ту ночь, папа.

На лице отца не отразилось никакого удивления. Он лишь спокойно принял ее слова.

— Ты знал?

Отец кивнул:

— Нед сказал мне, кто он, когда пришел просить твоей руки.

— И ты позволил ему жениться на мне? — Эмма с ужасом уставилась на него.

— Ты предпочла бы позор и всеобщее презрение?

— Но почему ты не сказал мне?

— Потому что, если бы я это сделал, ты бы не вышла за него замуж.

— Неужели ты хотел, чтобы я вышла за человека, который погубил нас? — Она не могла поверить собственным ушам.

— Нет, Эмма, — нежно сказал он. — Я этого не хотел.

— Но ведь так оно и было. И мы оба это знаем.

— Ты так считаешь? — спросил отец, всматриваясь в ее глаза. — Если быть абсолютно честным, то, как ни тяжело это признать, моя дорогая девочка, мы оба знаем, что это не так. — Он слегка поцеловал ее в щеку. — Тебе надо вернуться домой к мужу, Эмма.

Эмма не могла сказать ему, что Нед ушел. Она просто попрощалась и двинулась в долгий путь домой.

Домой. В дом на Кавендиш-сквер. Но когда она пришла туда, ее сознанием владело смятение, а щеки были мокрыми от слез.

Спальня Неда оставалась такой же, как в день, когда он ушел. Эмма остановила горничную, когда та попыталась поменять постельное белье. Эмма не хотела ничего менять. В том месте, где на подушке лежала голова Неда, сохранился слабый запах. Темными ночами Эмма прижимала ее к себе. Ее тело тосковало о нем. Ее сердце болело о нем. А ее душа казалась без него пустой и иссохшей.

В ее голове крутилось столько разных мыслей. Сердце раздирали сложные противоречивые чувства. Любовь и злость. Осуждение и сочувствие. Сожаление и чувство вины. Печаль и боль утраты. Они не давали ей покоя, заставляя мозг лихорадочно работать. Но одна мысль мучила ее больше других.

Эмма совсем не могла спать. Она встала. Набросила на ночную рубашку шаль. Прошлась по темной комнате. Встала у окна и, раздвинув гардины, уставилась на ночную улицу. Уличные фонари погасли, луны не было. И только крошечные звездочки булавочными головками ярко сверкали на темном бархате неба.

В голове настойчивый голос снова шептал слова отца: «Если быть абсолютно честным, то, как ни тяжело это признать, моя дорогая девочка, мы оба знаем, что это не так».

Эмма поняла. Она всегда это понимала. Все остальное было просто попыткой под любым предлогом переложить вину на другого. Она лгала себе, потому что так было проще, чем посмотреть правде в глаза.