Благословенный Камень

Амелия оглянулась на Нерона, который как раз в этот момент случайно взглянул на нее. Когда же он приветливо помахал ей рукой и она не увидела никакой угрозы в его улыбке и никакой злобы во взгляде, она поняла, что император и понятия не имеет о том, что она имеет отношение к этим людям, которых сейчас казнят.

Она снова посмотрела на Корнелия, его красивый профиль римского патриция был четким, как на монете.

— Прекрати это, — сказала она уже тверже. — Ты не можешь этого допустить. Эти люди невиновны. Это мои друзья.

Он посмотрел на Амелию так, что ее пронизало холодом до мозга гостей.

— А почему я должен делать то, о чем ты просишь? Ты же никак не отреагировала на мои просьбы. — Он выразительно посмотрел на голубой камень, висевший у нее на шее.

Амелии вдруг стало плохо.

— Ты делаешь это, чтобы проучить меня? Убиваешь невиновных людей, потому что… — Ее затошнило. — Потому что ненавидишь меня? Ради всего святого, Корнелий, какое же ты чудовище!

— Милая, дорогая Амелия, — сказал он, улыбнувшись, — ты тоже умеешь порадовать чернь. — Он помахал рукой зрителям, и те издали оглушительный рев одобрения.

Казнь Рахили и остальных христиан превратили в фарс. Тех, кого не приговорили к распятию, одели в шкуры диких зверей, и их разорвали на куски собаки и львы. Распятие оставили напоследок, отложив его до заката, чтобы вид жертв, горящих заживо, произвел наибольшее впечатление. Окаменевшая Амелия смотрела, как в воздух на канатах, которые тянули другие осужденные христиане, поднимались кресты. Она слышала, как пели, молились и стонали висевшие на крестах христиане, когда их одного за другим стали поджигать. Зрители восторженно вопили, глядя, как кричат и корчатся жертвы в языках пламени. «Умрите! — кричали они. — Умрите, проклятые поджигатели нашего города!» На их лицах Амелия видела радость мщения, потому что многие из них потеряли в пожаре дома, имущество и близких. Они уйдут домой умиротворенными и больше не будут так горевать, а слухи о том, что Нерон сам поджег Рим, постепенно сойдут на нет.

— Я должна это прекратить! — Амелия хотела подняться, но Корнелий крепко сжал ее руку.

— Ты с ума сошла? — прошипел он. — Подумай о своей семье!

Она оглянулась через плечо на Корнелию и ее сестру, которые шушукались, показывая на кого-то в судейской ложе. Оба мальчика — Гай и Люций, которым все это уже порядком наскучило, взобрались на верхний ярус и плевали оттуда на головы сидящих внизу людей. Ее взрослые сыновья и зятья сидели, развалившись в креслах, и, лениво поглядывая на арену, потягивали вино.

Амелия зарыдала. Вдыхая дым и запах горелого человеческого мяса, она чувствовала, что вместе с этим запахом огонь, в котором горят распятые, проник ей в глотку, в грудь и стал жечь ей сердце. Ее тошнило, каждый нерв, каждая клеточка ее тела отдавались болью. Рахиль уже нельзя было узнать, и, хотя ее обугленное тело еще шевелилось, Амелия молилась, надеясь, что ее подруга уже мертва.

Справедливость казни не вызвала ни у кого ни малейших сомнений. Никто не подумал, что Нерон решил обвинить невинных, чтобы положить конец слухам о своей причастности к Великому пожару. Никто не усомнился в виновности евреев-отступников, называвших себя христианами, о которых в городе уже ходила дурная слава. Одной из территорий, не пострадавших от пожара, был район на другом берегу Тибра, где располагалось большое еврейское поселение. И еще никто не забыл, как каких-то пятнадцать лет назад император Клавдий выслал из Рима нескольких евреев-выскочек, которые своими диспутами о Христе в синагогах чуть было не спровоцировали восстание.

Амелия, уже не чувствовавшая боли, только странное онемение, снова посмотрела на Корнелия, наблюдавшего за тем, как горят ее друзья-христиане. На его лице застыло выражение беспредельной ненависти. И она вспомнила, что уже видела подобное выражение на лице мужа. Да, да, это тоже это тоже было в цирке — их пригласили в императорскую ложу, и толпа восторженными криками приветствовала Амелию. Корнелий поднял руки, решив, что приветствуют его, а мать Нерона, окатив его ледяным презрением, обозвала идиотом, и тогда Корнелий посмотрел на жену с тем же выражением смертельной злобы …

И внезапно Амелия все поняла.

* * *

Амелия не плакала так никогда в жизни, даже в тот день, когда Корнелий приказал выбросить ее малышку. Весь дом спал, погрузившись в тишину, а она лежала ничком на своей постели, уткнувшись лицом в подушку, сотрясаясь от безутешных рыданий, а все тело раздирала мучительная боль. До конца своих дней она не сможет забыть, как горела на кресте Рахиль. Да она и не хочет забывать. Она всегда, каждый день, каждую минуту будет помнить о своей дорогой подруге Рахили и о ее мученической смерти.