Благословенный Камень

Грызя баранью косточку и время от времени вытирая жирные пальцы о свою царственную бороду, торговец обсидианом осматривался и думал, что этот пир скорее похож на похороны, чем на торжество. Братья этой девочки из дома Серофии сидят с угрюмыми лицами. Молок слишком много пьет. Мать Марит слишком шумит, фальшиво смеясь, к тому же она напялила на себя столько костяных и ракушечных украшений — кажется, будто она вот-вот рухнет под их тяжестью. А бабушка из дома Талиты подлизывается к гостям с тошнотворно любезным лицом. На что они рассчитывали? На то, что совершат необходимые обряды, дадут клятвы Богине, и ненависть, которую они впитывали в себя с самого рождения, испарится в один момент? Великая Создательница, не к добру этот пир. Впервые за все годы, что Хададезер ел и пил в Месте у Неиссякаемого Источника, ему хотелось поскорее вернуться в свой шатер, чтобы не навлечь на себя несчастья.

К сожалению, он был почетным гостем — его караван завтра отправляется на север — поэтому он не мог уйти. Он должен досидеть до конца празднества, а потом следовать вместе с процессией от родного дома девушки до ее нового дома. Усадьба Талиты была недалеко от усадьбы Серофии, но Хададезеру казалось, что шествие длится целую вечность. Хорошо хотя бы, что ему не нужно откладывать свой отъезд, чтобы следовать с процессией к новому дому этого угрюмого мальчика из дома Талиты, Абрама, в котором живут изготовители раковин.

Во всяком случае, девушка выглядит счастливой, восседая на своем маленьком троне, украшенном гирляндами из зимних цветов, с венком из лавровых листьев на голове, с трудом дыша под тяжестью многочисленных ожерелий из ракушек каури — подарков от семьи и друзей. А вот ее новые родственники, Юбаль и Абрам, судя по их лицам, самые несчастные люди на свете. К тому же пьют слишком много, даже по меркам Хададезера.

Фальшивое веселье затягивалось, но наконец жрица Рейна подала знак, что настал заключительный момент объединения двух домов. Хададезер облегченно вздохнул и подал знак своим носильщикам, которые тут же вскочили и водрузили на плечи носилки. Они проследовали за девушкой и ее семьей приличествующее расстояние, после чего торговец подал другой знак, его носильщики развернулись и понесли своего хозяина назад, на стоянку каравана, где две красивые молодые девушки ждали его, чтобы разделить с ним ложе.

Юбаль с трудом стоял на ногах. Он так жалел о договоре, заключенном с торговцами, — ведь он и вправду думал, что Абрама обрадует эта новость, — что осушил гораздо больше кубков вина, чем обычно. Кроме того, Юбаль терзался мучениями, которые не смогло бы утолить никакое количество хмельного напитка, — из-за того, что он ходил к Молоку и просил его о заключении союза. Если вначале он испытывал самодовольство, зная, как отчаянно пытается Молок спасти свою торговлю пивом, а после переговоров даже думал, что оказывает ему услугу, то теперь мысль о том, что он натворил, острой иглой засела у Юбаля в мозгу. Ни благословения Богини, ни добрые пожелания друзей, ни уверения волков-прорицателей в правильности его поступка не могли избавить Юбаля от мерзкого, неприятного ощущения где-то в желудке. Он все равно ненавидел клан Серофии, а больше всех — Молока, и теперь жалел о том, что не нашел другого способа охранять свой виноградник.

Абрам тоже чувствовал себя несчастным, потому что уже через неделю он должен был уйти, чтобы возвратиться лишь через год. Поэтому он тоже пил больше обыкновенного.

Когда процессия дошла до дома Талиты, Рейна стала призывать благословение Богини, а гости — осыпать поздравлениями и желать счастья обеим семьям. Молок и его сестра распрощались с Марит, а ее мрачные братья злобно посмотрели на Юбаля, молча давая ему понять, что будут пристально наблюдать за благополучием своей сестры. Затем они разошлись — пьяные Юбаль с Абрамом пошли, спотыкаясь, спать на свои соломенные тюфяки, а бабушка отвела Марит на женскую половину дома.

Взошел огромный желтый горбатый месяц, больше похожий на весенний, чем на летний, его свет проходил через соломенную крышу, пробиваясь сквозь маленькое окошко в стене, сложенной из кирпича и глины, и освещая Марит, лежащую в своей новой постели с открытыми глазами. Она ждала Абрама. Они договорились, что, как только все уснут, он придет к ней в спальню.

Но где же он?

Она прислушивалась к ночной тишине, нарушаемой храпом старой женщины и молодых братьев, а потом, не в силах больше ждать, соскользнула с постели и, обнаженная, пошла на цыпочках на другую половину.

В это же самое время Юбаль метался и ворочался в навеянном луной сне, в котором к нему явилась его любимая женщина, мать Абрама, и сказала, что она вовсе не умерла, а вернулась к нему. Но только он заключил ее в объятия и они стали заниматься любовью, как он внезапно проснулся и заморгал в пьяном угаре, не в состоянии отличить сон от реальности. Куда же она ушла?