Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Впрочем, начало движениям под общим лозунгом «назад к природе» было положено еще в XIX веке, однако тогда они служили скорее противоядием от пагубных последствий индустриализации, да и круг допущенных к участию в этих движениях был сугубо элитарным. А в 1920-х годах движения наподобие немецкого Lebensreform («Реформа жизни»), выступавшего за вегетарианство, нудизм и гомеопатию, расширили охват и сделались массовыми за счет привлечения в свои ряды представителей именно тех слоев и сегментов населения, которые сильнее всех пострадали от испанского гриппа. В 1918 году нью-йоркские италоамериканцы и одесские евреи, не сговариваясь, сидели по домам за наглухо затворенными окнами из опасения, как бы болезнь не проникла в их жилища со злыми ли духами, с отравленным ли миазмами воздухом, – не суть важно. Теперь же понимание того факта, что солнце и свежий воздух – источники здоровья, стало всеобщим, и к 1930 году понятия «природа» и «чистота», «естественный» и «свежий» тесно увязались друг с другом в сознании людей. Особняком и за рамками интуитивной логики стоит полный крах, постигший в послевоенные годы некогда рьяную борьбу с табакокурением. На войне курение в войсках поощрялось как средство удержать солдат и матросов от соблазна предаться грехам потяжелее, а потом стало еще и пропагандироваться как профилактическое средство от испанского гриппа. Ну а после войны оно стало прочно ассоциироваться с вышеуказанными «полезными» свойствами и сделалось модным. Массово пристрастились к табаку и женщины, что в прежние века было вещью неслыханной.

Злейшими врагами общепринятой медицины зарекомендовали себя последователи Христианской науки[396], отринувшие медицинские вмешательства как таковые. По завершении пандемии «христианские ученые» провозгласили молитву единственным действенным средством от болезни, доказавшим свое безоговорочное превосходство над общепринятыми методами лечения, и число их последователей на этот раз стало расти как на дрожжах – и в родной Америке, и за рубежом. Зародились и новые движения верующих в исцеление молитвой. Филадельфию грипп в октябре 1918 года опустошал с особой свирепостью, но в те самые дни, когда New York Times

трубила о крахе науки, Sword of the Spirit

[397], рупор пятидесятников из «Ковчега веры»[398]

со штаб-квартирой как раз в Филадельфии, опубликовал подборку рассказов о «благодатных исцелениях» под заголовком «Бог свидетель: исцеление даруется свыше». В том году «Ковчег веры» причалил к Золотому Берегу (современная Гана) и прочно там обосновался, хотя реального исцеления на своем борту не принес, свидетельством чему 100 000 жертв гриппа (оценочно) среди местного населения за второе полугодие 1918 года, а затем быстро распространил поле своей миссионерской деятельности на соседние Того и Берег Слоновой Кости. К концу 1920-х годов сам «Ковчег веры» сдулся, однако дело его живет в африканском пятидесятническом движении, делая основной упор на донесение до народов Благой вести о спасении, свидетельствуя о нем через явленные дары Духа – целительство и говорение языками.

Многие африканцы в 1918 году пережили кризис восприятия действительности, обусловленный, как принято теперь говорить, «когнитивным диссонансом»: христианские миссионеры и привезенная ими западная медицина учили одному; их собственные колдуны, знахарки и целители – совсем другому; но ни те, ни другие так и не сумели вразумительно ответить на вопросы, как, почему и за что обрушилась на них эта кара и кто им ее ниспослал[399]. Вот и появились пророки нового поколения, предлагавшие принципиально новый взгляд на мир. Чудом пережившая грипп Нонтетха Нквенкве как раз и являлась яркой представительницей этой категории провидцев в Южной Африке, а закончилась трагическая история ее жизни в удушающих объятиях западной медицины. Но не одни африканцы переживали тяжелый интеллектуальный кризис. «Викторианская наука оставила бы лишь выметенный дочиста твердокаменный голый мир наподобие лунного пейзажа, – писал в 1921 году сэр Артур Конан Дойл, – но эта наука – воистину не более чем слабенький светильник в бескрайней тьме, а за пределами этого весьма ограниченного круга света твердого знания нам мерещатся смутные очертания колоссальных и фантастических возможностей, и отбрасываемые ими тени непрерывным потоком проплывают через наше сознание, да еще и такими путями, что ни отделаться от них, ни игнорировать их решительно невозможно»[400].