Блеф во спасение

Оставим пёструю группу в несусветных солнцезащитных очках и шляпах, длиннополых пальто и клетчатых штанах слушать экскурсовода и заглянем в микроавтобус, где Рита внимательно читает курсовую работу своей однокашницы, с кем судьба свела так неожиданно и драматично. Что её так притягивает — бог весть, но, очевидно, дело не только в стиле и слоге.

«Никола Старый — не только одна из визуальных доминант улицы. Это ещё и краеугольный камень идеи второго Иерусалима. Никольская улица от ворот до башни с монастырём примерно посередине. Пятая точка маршрута Via dolorosa, ровно половина до условной границы Храма Гроба Господня. Да ещё и цифру «пять» в европейской тайнописи использовали для обозначения «богородичного» смысла. Пищи для размышления — хоть отбавляй. От древних построек монастыря практически ничего не сохранилось, разве что есть сермяга безликий скверик сбоку от перехода на площадь Революции археологам снова перекопать. Собор в 1935 году был взорван, советские конторы ранее, а нынче всякие лавки сидят по периметру. Возможно, и не подозревая, что меж каких-нибудь кирпичей таится научная сенсация, спрятанная в последний момент греческим монахом, вынужденным эвакуироваться в начале XX века так же, как его предшественники бежали от сельджуков за 500 лет до того. Как бы там ни было, сохранившиеся корпуса монастыря, дом 11–13, снабжены табличкой «охраняется государством». Какая бы номинальная она ни была, чай, плазу всё-таки новую тут не построят, хороня последнюю надежду разгадать тайну священной улицы Москвы. К сведению филэллинов, именно отсюда, с этой точки, пришла на Русь мода пить кофе. В своём «Обозрении Москвы» архивист позапрошлого века А. Ф. Мстиславский пишет: «первый кофейный дом e XVIII веке был открыт неподалёку от Греческого монастыря на левой руке, по дороге к Кремлю, в узком переулке… Сыны эллинов собирались там и вкушали блюда им привычные, пили гретое вино, кофе и курили табак».

— Рита, посмотри и послушай, ты понимаешь, о чём они говорят? — командир протянул толстушке массивный полевой бинокль и собственными руками напялил профессиональные наушники, подсоединённые через ноутбук Эмика к «пушке», длинному высокочувствительному микрофону.

— Мы что, уже и за своими следим? — удивилась она, прижимая к ушам подушки звукоизоляции, — Ленка разговаривает с артистом. По-гречески. Фа ифела на пинуме… Отвернулась. Сказала, что хочет эллинского кофе, очень сладкого. То, что только что выпила, было… асхима та. Не понимаю. Да они просто треплются! Что-то про начало. Меню обсуждают, что ли?

Полковник внимательно посмотрел на женщину. По шее пошли алые пятна. Неужели врёт или скрывает что-то? Только этого сейчас не хватало.

Солнышко, солнышко. В разрыве кувыркающихся туч его появление казалось чудом. И заблестело всё вокруг — позолота куполов, ещё мокрые скамейки и людские улыбки. Товарищ разведчик? Как и все мужчины, ты не видишь дальше собственного носа. Милая простодушная женщина до ужаса застенчива, ей просто неудобно признаться, что по служебной надобности ей приходится чаще иметь дело со сводками земельного учёта Екатерины II, нежели с переводами Эсхила и Аристофана. Дай ей успокоиться, немного отдышаться. Ведь самое запутанное, пенно-фальшивое, с переливами истин и смыслов в этой истории ещё впереди. И тогда будет важен каждый штык.