Блеф во спасение

— Товарищ капитан, просыпайся!.. — ей показалось, или напарник тихо, как дуновение ветерка, поцеловал сморённую Лену в висок? — Знаешь, друг мой, ты мне не нравишься. Хрен знает, какое излучение даёт эта штуковина, но силы она из тебя точно вытягивает. Может быть, я подхвачу знамя?

— Не будем рисковать, — она тряхнула головой и быстро переплела свою французскую косичку, напоминавшую хвост какой-то туземной птицы, — мне кажется, у меня просто эмоциональный переизбыток случился. Нормальная реакция психики, так что не волнуйся! Полёт нормальный. Контролирую.

На силу увернувшись от обожания нищенки в длинном балахоне и кроссовках в подворотне прохода с Никольской, к ним спешил отец Ермоген. Даже не приближаясь, сделал знак рукой следовать за ним и припустил в обратном направлении к метрополии своего служения. Проще говоря, ко входу в монастырь, прячущемуся за вполне мирской дверцей в стене. Там, за ней, находилась крутая лестница на колокольню с площадками на четырёх этажах. Многократно во время своего вынужденного творческого простоя Лена ходила туда в гости на исторические чтения «Встречи на Никольской» с постоянным ведущим профессором Фроловым. Итальянские династии в Крыму, придание подмосковной Верее статуса исторического поселения, документальное наследие маршала Нея о русском походе, проблематика восстановления объектов нарышкинского барокко… Да мало ли? В комнату размером со школьный класс по настоянию «брата эконома» пускали всех, кто знал о священнодействии этих камерных занятий. Увлечённые историей своих предков коренные москвичи, отставные преподаватели и, частично, замкнувшаяся в себе обездоленная интеллигенция… Запылённые сединой, пожилые, с клюками и термосами ввиду особого медицинского режима питания. Чтения, чтения, выступления. Почётные грамоты, получение коих продлевало кому-то из них жизнь. Лене бы посидеть там дольше, послушать и запомнить. Но она убегала, как студентка с последней лекции, вовсе не из-за того, что очень хотелось успеть домой к программе «Время» или поймать за воротник вальс предновогодних снежинок. Там, в монастыре под гулким благовестом, среди поклонников старины, слишком сильно пахло старостью. Человеческой. Жадной. Ревнивой, больной, измученной. Поэтому живой энергичной женщине там было просто не место. Как голубке среди воронья, сказал великий Шекспир о Джульетте? Не до такой степени, но похоже.

Быстрым шагом, не останавливаясь, «брат эконом» вёл их к своему настоятелю, который, ввиду особых обстоятельств, счёл богоугодным лично сопроводить необычных гостей. Сомнение у него вызывало в первую голову допущение особы женского пола в братский корпус как нарушение устава.

— Самая древняя часть монастыря где, собор? — перебил его Михаил, — полагаю, если оттуда убрать временно посторонних, искушения не будет.

Будучи духовным лицом вполне адекватным, без отшельнического уклона, настоятель счёл предложение разумным и велел повесить на двери табличку «храм закрыт на уборку». Лена, наряженная братом привратником в три юбки, прикрывшие срам всей её джинсы, старалась вообще рта тут не открывать. Оставив позади лавочку с медами и пирожками, процессия вошла в помещение, ещё четверть века назад бывшее её, Лены, alma mater. Рамка, цилиндр, зажигалка на всякий случай. В опустевшем помещении хватало света от мерцавших у икон свечей. И снова она пошла по периметру, сужая круги, передав свои «скипетр и державу» мужчинам только один раз, когда потребовалось войти внутрь алтарной части. Впрочем, это было излишне. У древнего инженера, надо думать, были свои соображения на этот счёт. Путь к сакральному знанию не должен был прерваться из сословных условностей. Возле иконы Матроны Московской прибор в восьмой раз замигал и подарил очередную «эврика» иероглифического послания. Есть!..

— Миша, Миша… Это что ещё такое? Кажется, арабская вязь. Причём на фоне крылатого быка, — она всматривалась в чуть мерцающее зеленоватое изображение мужского профиля в высоком головном уборе, мелких кольцах завитой бороды, с крупными раздвоенными копытами. Чуть ниже светилась арабеска.

— Неужели есть что-то, чего ты не знаешь? — весело сказал разведчик, наводя прицел камеры, — кажется, похож на чёрта… Во копыта какие! Прости меня, Господи. В святом месте помянул.

— Перестань, а? Я знаю, что ничего не знаю. Про это хрен знает что. Арабская письменность появилась после хиджры в 622 году, ворота богини Иштар в Берлинском музее — несколько раньше.

— По-моему, подпись дублирует изображение как титр. А написано тут — Иран. Зуб даю… Честно, я знаю арабский. По работе.

Первый раз за всё время напарники ударили по рукам. Зачёт!

— Странницы мы, пришли на собачку говорящую посмотреть… — на пороге обители Всемилостивого Спаса на Никольском крестце, что за рядом иконным, показалась закутанное по самые глаза в куски разной ткани пугало, отвесившее поклон осанистому священнику с пудовым крестом на животе.