Блек. Маркиза д'Эскоман

Что касается г-на де ла Гравери, то он не мог заснуть и провел остаток ночи в размышлениях о том, что скажет своему брату, перед которым ему предстояло оказаться через несколько часов, а также в раздумьях, где и каким образом отыскать следы, проливающие свет на рождение Терезы. И он настолько был погружен в эти мысли, что, несмотря на весь тот ужас, который внушала ему езда спиной к дороге, он даже не помыслил занять место, пустовавшее после ухода Грасьена.

На следующий день в пять часов карета въехала во двор почтовой станции Парижа.

Там шевалье и его два спутника вновь оказались рядом друг с другом.

Шевалье де ла Гравери еще раз охотно попытался бы завести разговор о Терезе, прежде чем ее соблазнитель удалится; но Лувиль опередил его, взяв Грасьена под руку, и они оба вышли, сопровождаемые рассыльным, который нес их багаж.

— Экипаж! — потребовал шевалье.

Ему подали фиакр.

Рассыльный, заметив чемодан у ног шевалье, поставил его рядом с кучером и получил от г-на де ла Гравери, занятого своими мыслями, двадцать су за свои труды.

Шевалье заставил Блека первым вспрыгнуть в фиакр, а затем и сам сел рядом с ним, дрожа от холода; бедняга уехал без пальто, а утренняя свежесть весьма явственно давала себя знать.

— Куда вас отвезти, хозяин? — спросил кучер.

— На улицу Сен-Гийом, предместье Сен-Жермен, — ответил шевалье.

XXX

КАК БАРОН ДЕ ЛА ГРАВЕРИ ПОНИМАЛ И СОБЛЮДАЛ ЗАВЕТЫ ЕВАНГЕЛИЯ

Хотя часы показывали всего лишь половину шестого утра, у шевалье де ла Гравери даже и мысли не мелькнуло о том, чтобы отложить визит, который он собирался нанести своему брату, на более позднее время.

Подобно всем людям, кому трудно дается какое-либо решение, шевалье, однажды выйдя из своего безмятежного спокойствия, больше не желал ни ждать, ни терять время.

Впрочем, вопросы, которые он собирался задать барону, представлялись ему очень важными, и он нисколько не сомневался в том, что все двери особняка де ла Гравери немедленно распахнутся перед ним.

Барон жил на улице Сен-Гийом, в одном из тех огромных дворцов, размеры которых обычно никак не гармонируют с убогой роскошью и привычками к скаредности их теперешних обитателей.

Фиакр шевалье остановился перед величественной аркой ворот из двух толстых дубовых створок, и по одной из них кучер несколько раз ударил тяжелым молотком.

Но из особняка не донеслось ни звука.

Кучер возобновил свои призывы, заботясь о том, чтобы его удары с каждым разом звучали все громче и громче, и наконец из помещения для привратника, которое было построено справа от ворот, донесся визгливый голос: следуя старым традициям, кто-то долго препирался, прежде чем решиться потянуть за веревку.

Шевалье воспользовался этим, чтобы проникнуть через приоткрывшиеся ворота во двор; он рассчитался с кучером, свистом подозвал Блека, тут же принявшегося исследовать местность, и обратился к человеку, чья голова в домашнем колпаке была причудливым образом освещена фантастическим пламенем огарка свечи, протянутого в форточку костлявой рукой для того, чтобы можно было увидеть черты раннего посетителя:

— Могу я видеть барона де ла Гравери?

— Как вы сказали? — переспросил этот человек, то ли привратник, то ли привратница.

Шевалье повторил свой вопрос.

— Ах, вот оно что! Но вы сошли с ума, любезный сударь! — последовал ответ. — Позвольте сначала поинтересоваться у вас, который час.

Шевалье наивно вытащил часы и напряг всю силу своих глаз, чтобы они могли хоть что-нибудь разобрать в таких сумерках.

— Шесть часов, любезный сударь… или любезная сударыня, — сказал шевалье. — Ваша свеча так плохо светит, что я не мог бы с полной уверенностью сказать, к какому полу вы принадлежите и с кем именно я имею честь разговаривать: с привратником или с привратницей моего брата.

— Как! Вы брат господина барона? — воскликнул тот, кому принадлежала голова, и эти слова сопровождал не менее удивленный жест. — Ну тогда входите же, входите в привратницкую, сударь, прошу вас, входите! Вы ведь, по правде говоря, дрожите на свежем воздухе, да и я носом чую, что подхвачу насморк.

— Скажите, не будет ли гораздо проще, если вы сразу же отведете меня к моему брату?

— К вашему брату? — вскричала странная личность, интонацией голоса и жестами продолжая выказывать все возрастающее удивление. — Но это невозможно, сударь, невозможно! Кучер встает только в семь часов; у камердинера господина барона свет не загорается раньше восьми; наконец, только часов в десять, может быть, сам он войдет к господину барону, и, прежде чем туалет вашего брата будет закончен, прежде чем наш хозяин будет выбрит, напудрен и одет, пройдет еще, по крайней мере, около часа! Вот так обстоят дела. Черт! Вам надо смириться с вашей участью и набраться терпения. Входите же, сударь, входите!

При этих словах, которые говоривший посчитал заключительными и которые таковыми и были на самом деле, голова его исчезла из форточки и та закрылась.