Читаем Блэк Виллидж полностью

Блэк Виллидж

Вопрос Мириам навел меня на воспоминание о начатом ею в другой день рассказе, за которым, сразу после перебоя в самый разгар действия, обрушилась любая длительность, так что он канул где-то за пределами нашей, по крайней мере моей, памяти. И вот ко мне внезапно вернулись обрывки воспоминаний, мало, конечно, связанные между собой, но состоящие из фраз, которые порождали во мне образы. Все это поднялось из дыры, что была как вне, так и внутри меня, из черной дыры наших воспоминаний и нашего мрака, по крайней мере моего. Это была история о слепой женщине, она не могла усидеть на месте и без колебаний встревала в заварушки, пользуясь указаниями, которые постоянно подавал ей своего рода паук, находившийся у нее не то на, не то в животе. Эта женщина хотела предстать перед комиссией, чтобы ее отобрали на роль смертницы, призванной посетить после кончины кромешную тьму и вернуться оттуда с отчетом. Этот сказень сулил захватывающую историю, но, как и другие, оборвался до срока, и здесь я говорю об окончательном и резком прерывании, вроде вырубания тока, словно больше никакой промежуток, никакой глоток или порция времени, какими бы крохотными они ни были, не могли подпитать речь, словно некий сверхрассказчик или обитающий в бездне демон выключил роковой рубильник и не желал возвращать его в исходное положение.

Я прождал какое-то время, пока вспоминал об этой истории, потом ответил Мириам.

– Да, с причмокиванием. Знаешь, как бывает, когда пытаешься вытащить ногу из лужи дегтя.

– К чему ты все это говоришь, Тассили, – выдохнул Гудман. – Просто глупости городишь.

Я вновь начал вжиматься лицом или тем, что занимало его место, в амбразуру. Контакт с внешним мраком, болезненный по причине вызванного пустотой впечатления засасывания, отслоения, смягчали запахи сырого леса и грибов. С другой стороны ничего не было, по крайней мере ничего сверх того, что окружало нас там, где мы находились. Тем не менее эти запахи пробудили во мне воспоминания о предыдущем существовании, когда мне случалось бродить в таежном сумраке, подчас под надзором охранников, подчас с ощущением, что я одинок и свободен или по меньшей мере жив.

Мириам встала и подошла ко мне. Я слышал, как она, пошатываясь, приближается, потом она дотронулась до моей спины. Она дышала с трудом, вновь и вновь, по получасу, останавливая дыхание. Я помог ей привалиться ко мне и постарался следовать ритму ее легких или того, что для нее и меня занимало их место. Оказалось, что запустить это, чем бы оно ни было, очень трудно, и спустя час или два я перестал притворяться, что потребляю воздух, и прижал ее к себе. Мы долго оставались в молчании. Придвинулся к нам и Гудман. Он старался не побеспокоить нас своей тлеющей рукой.

– И куда мы попали? – спросила в конце концов Мириам.

– Не так уж далеко, – произнес я, бросив взгляд в темноту у себя за плечом.

Гудман с виду был не очень доволен тем, какой оборот принимает диалог, его содержанием или отсутствием оного.

– Говорите за себя, – взъелся он.

Мы провели, не открывая рта, час или два, может, больше. Время от времени один из нас поворачивал голову в сторону амбразуры, или в сторону руки Гудмана, или в сторону еще более смутных точек.

Потом мы перешли на шепот.

– Не так уж далеко откуда? – прошептала Мириам.

– Не знаю, – шепнул я.