Блеск и нищета шпионажа

— Думаешь, я об этом не думаю? — усмехнулся Розанов и отхлебнул виски прямо из бутылки.

Горский, заметно нервничая, приступил к делу.

— Я долго размышлял, прежде чем докладывать вам. Но решил, что правда искупает все. Я хочу развестись с Викторией. После развода я женюсь на Лидии…

Ушат холодной воды, вылитый на резидента, мгновенно возымел свое действие — кстати, Розанов мгновенно трезвел, о чем Горский неоднократно докладывал в своих агентурных донесениях о резиденте в английскую разведку.

— Ах, как это все некстати! — он расстроился то ли от информации, то ли от того, что его лишили удовольствия декламировать свои стихи. — Мы уже полностью согласовали с Убожко вопрос о твоем назначении его заместителем, а тут… Очень жаль, мне Вика нравится… Не делаешь ли ты ошибку?

— Нет! — твердо сказал Горский. — Виктория — прекрасный человек, но жить с нею я не могу. Я уже ей обо всем сообщил.

— По существующим правилам я должен вас обоих немедленно выслать на родину. Но возьму на себя ответственность: вы уедете через два месяца, как планировалось, Розанов еще отпил из бутылки. — Эх, старик, как я тебя понимаю… я же тоже хочу развестись и тоже люблю одну женщину… Но ладно, время покажет… Возьми эти документы, прочитай внимательно.

Горский забрал стопку документов и вышел из кабинета, оставив Розанова наедине с музами. 3 своей комнате, запершись на ключ, он быстро перефотографировал все бумаги. В этот момент в дверь постучал проходивший мимо Трохин. Горский мгновенно убрал фотоаппарат и открыл дверь.

— Ты что закрылся? — полюбопытствовал Трохин.

— Чтобы не мешали.

— Шеф у себя?

— У себя, но пишет свои гениальные стишки и дует виски. Вообразил себя Пушкиным.

— А я хотел пригласить его на вечернее омовение в море… — простодушно заметил Трохин.

— На этом ты карьеру не сделаешь, — с легкой ехидцей сказал Горский. — Тебе нужно озвучить все его стихи — вот тогда он тебя поднимет на пьедестал. Но все равно он хороший мужик и с ним можно работать… — чуть подсластил свои слова Горский.

Несмотря на предупреждение, Трохин все же позвал резидента на пляж, и преуспел: совершенно неожиданно шеф убрал остатки виски в бар и с удовольствием отправился на пляж напротив Клампенборга, где возлежали лишь несколько аборигенов. Счастливчики, живущие у моря, не умеют ценить своего счастья, и вообще только у славян, изначально живших на речных берегах, развито удивительное ощущение воды. Словно в подтверждение этого тезиса Розанов с ходу влетел в море и поплыл саженками, заполнив все вокруг пеной и брызгами. Трохин вначале аккуратно ополоснул подмышки, обтер впалую грудь, медленно погрузился в воду и пошел брасом.

— Удивительное дело, — философствовал протрезвевший Розанов, растираясь полотенцем. — Все мы жалуемся на нехватку свободного времени, а на самом деле совершенно не умеем им пользоваться… Что я делал до этого? Пошло пил виски и нес ахинею, я не наслаждался Бахом, я не писал мудрые эссе, я не притронулся ни к одной интересной книге, хотя их уже накопилась целая стопка. Боюсь, что это не только моя проблема…

— Раньше на пляжах было больше нудистов, — не в тон, но где-то близко к теме ответствовал Трохин. Он тоже растерся полотенцем и сделал с десяток прыжков вверх. Розанов лег на спину, раскинул руки и, закрыв глаза, отдался солнцу. Он думал о том, что, если бы не завтрашний понедельник и намеченное свидание с Ольгой, он наверняка докончил бы бутылку дома и залег спать часов в девять. Резидент был влюблен как школьник, он думал о ней даже во сне и постоянно отвлекался от оперативных дел, не чувствуя при этом никакого раскаяния. Редкие встречи с Ольгой делали его раздражительным и особо суровым с подчиненными, что они объясняли любыми причинами, кроме истинных.

Художественная галерея Луизиана приютилась прямо на берегу между Копенгагеном и Эльсинором, где вроде бы по легенде геройствовал принц Гамлет, на самом деле туда и не ступавший, а живший далеко в Ютландии, в замке, от которого осталось нечто вроде могильного камня. Жемчужина Скандинавии Луизиана грациозно замерла среди тропических растений, морских валунов, гигантов Генри Мура, дремавших на песке, трепетавших на ветру, словно крылья огромных стрекоз, построений Колдера, многочисленных скульптур, запрятавшихся в пышную зелень и лишь иногда высовывавших оттуда бронзовые головы. И все это было овеяно и наполнено морем, оно обступало, оно отражалось в небе, оно налетало на валуны и взрывалось брызгами, как фейерверк. Суетными и жалкими на этом фоне казались людишки, обвешанные фотоаппаратами, любопытные туристы, заносящие в блокноты всевозможные сведения о местности и маленьком дворце. Им казалось, что они глубже все почувствуют, если сохранят на бумаге годы рождения и смерти скульпторов и названия их творений, а на самом деле, лишь только взяв перо, они уже отдалялись от всего вокруг и неспособны были понять торжествующую сиюминутность.