Блеск и нищета шпионажа

Дело без всяких проволочек очутилось в знаменитом суде Олд Бейли, ажиотаж стоял потрясающий, пресса брызгала слюной и накаляла страсти.

Суд вошел, все встали, и процесс начался.

«Неужели впаяют больше чем четырнадцать лет? — думал Рептон, окидывая взглядом небольшой зал суда, полностью забитый публикой. — Неужели дадут двадцать пять, как нелегалу КГБ Гордону Лонсдейлу? Нет, не может быть! Все-таки Лонсдейл был советским гражданином и руководил целой группой английских агентов… Максимум — четырнадцать».

Было душно, Рептон обмахивался носовым платком и временами вытирал им свою обширную лысину, он нервничал, чувствуя на себе презрительные и просто любопытные взгляды, и старался смотреть мимо публики.

Генеральный прокурор сэр Айвор Батлер, приступая к обвинительной речи, тоже заметно нервничал и часто пощипывал свою бородку, явно не заслужившую такого грубого обращения.

— Обвинение, выдвинутое в адрес подсудимого, очень серьезно. Он признал, что более десяти лет назад его политические убеждения настолько изменились, что он стал действовать в интересах коммунистической системы, передавая советской разведке всю доступную ему информацию и тем самым способствуя победе коммунизма во всем мире. На открытом заседании я не могу вдаваться в подробности этого дела ввиду большой секретности информации и вынужден просить суд о прекращении данного заседания и о проведении закрытого судебного разбирательства.

После коротких перешептываний главный судья Великобритании лорд Боле распорядился очистить зал. Корреспонденты направились к выходу, стала пустеть и галерея, в зале остались лишь избранные, среди них несколько высокопоставленных чиновников МИ-6 (прославленной Сикрет интел-лидженс сервис) и МИ-5 (менее прославленной, но достаточно эффективной контрразведки), а также других государственных ведомств.

Джон Пауэлл, бывший начальник Рептона, старался держаться бодро и уверенно, словно судили за шпионаж не его подчиненного, а схваченного на месте преступления нелегала КГБ.

— Представляете, он не желает раскаяться и считает, что действовал согласно своей совести! — повернулся он к Смиту из контрразведки. — Подумать только: предатель Англии еще и смеет болтать о совести!

Дэвид Смит подумал, прежде чем ответить, на душе у него был праздник — ведь не каждый день контрразведка сажала на скамью подсудимых советских шпионов!

— Джордж Рептон такой же англичанин, как мы с вами зулусы! В сущности это польский еврей, переехавший в Англию во время войны, он даже записался в армию генерала Андерса. Меня вообще удивляет, что неангличанина зачислили в кадры МИ-6, это же потенциальный риск! — с тактом у Смита было туго, особенно когда дело касалось соперников, вечно досаждавших своими закордонными интересами, из-за которых приходилось порой тормозить внутренние операции.

— Другое было время, Дэвид, — улыбнулся Пауэлл, словно не почувствовав укола. — Он участвовал в войне и вообще способнейший человек. Никто не подозревал, что он сочувствует коммунистам.

Тем временем окна были закрыты ставнями, у входа в зал выстроились несколько полицейских. На закрытом заседании уже не скрывали принадлежность Рептона к английской разведке (кстати, и о самой службе публично упоминать запрещалось, словно она и не существовала), вещи называли своими именами, и заседание пошло гладко и без ненужных задержек.

Сэр Реджинальд изложил на редкость кратко обвинение в государственной измене из пяти пунктов. Затем горячо и трогательно (словно сам был соучастником и шпионом) выступил адвокат подзащитного Хатчисон, ярко обрисовав идейные мотивы действий подсудимого и особо подчеркнув, что Рептон никогда не брал денег от русских, что говорило о его безупречном моральном облике. Когда адвокат закончил, раздалось несколько жидких хлопков, судья наморщил лоб, объявил короткий перерыв и вышел передохнуть и подумать, в это время ожидающая публика, и особенно журналисты, вновь заполнили зал.

Кристофер Рептон безучастно смотрел, как открывают деревянные ставни, мысли его вертелись только вокруг срока. Дамы перешептывались по поводу приятной внешности подсудимого: выглядел он значительно моложе своих тридцати восьми лет, поражал опрятностью и гладкой выбритос-тью, как бы перераставшей в лысину, одет он был по-деловому, словно собрался на работу, — серый костюм, рубашка с жестким воротничком и голубой галстук под цвет глаз.

— Хотите что-нибудь сказать перед вынесением вам приговора? — спросил секретарь суда, когда возобновился процесс.

Рептон в ответ лишь отрицательно покачал головой, лучше уж помолчать, не сморозить какой-нибудь глупости, удлинив тем самым срок.

Сколько же дадут?

А было за что.