Blind Willie

'Not necessary, sir,' Blind Willie says, but his mind is still on Jasper Wheelock, who smells of cheap cologne and talked to a priest about the blind man with the sign, the blind man who is not, in Wheelock's opinion, blind at all.	- Ничего, сэр, - говорит Слепой Уилли, но мыслями он все еще с Джаспером Уилоком, который душится дешевым одеколоном и разговаривал с падре о слепом с картонкой, о слепом, который, по мнению Уилока, и не слепой вовсе.
What had he said?	Что он сказал:
You're going to hell, see how many handouts you get down there.	"Отправишься в ад и увидишь, сколько подаяний там насобираешь".
'Have a very merry Christmas, sir, thank you for helping me.'	- Самого счастливого Рождества, сэр, спасибо, что помогли мне.
And the day goes on.	И день продолжается.
4:25 P.M.	4.25 ДНЯ
His sight has started to re-surface - dim, distant, but there.	Его зрение начинает возвращаться - смутное, нечеткое, но уже надежное.
It is his cue to pack up and go.	Это сигнал, что ему пора сворачиваться и уходить.
He kneels, back ramrod-stiff, and lays his cane behind the case again.	Он становится на колени, держа спину прямой, как штык, и снова кладет палку за чемоданчиком.
He bands the last of the bills, dumps them and the last coins into the bottom of the case, then puts the baseball glove and the tinsel-decorated sign inside.	Надевает резинку на последние банкноты, сваливает их и последние монеты на дно чемоданчика, затем укладывает туда бейсбольную перчатку и украшенную канителью картонку.
He latches the case and stands up, holding his cane in the other hand.	Защелкивает чемоданчик и встает, держа палку в другой руке.
Now the case is heavy, dragging at his arm with the dead weight of all that well-meant metal.	Теперь чемоданчик стал очень тяжелым и оттягивает ему руку металлом, насыпанным в него от чистого сердца.
There is a heavy rattling crunch as the coins avalanche into a new position, and then they are as still as ore plugged deep in the ground.	Слышится густое побрякивание - монеты перекатываются лавиной в новое положение, а затем замирают в беззвучной неподвижности, будто руда глубоко под землей.
He sets off down Fifth, dangling the case at the end of his left arm like an anchor (after all these years he's used to the weight of it, could carry it much farther than he'll need to this afternoon, if circumstances demanded), holding the cane in his right hand and tapping it delicately on the paving in front of him.	Он идет по Пятой авеню, покачивая чемоданчиком в левой руке, будто якорем (за долгие годы он привык к его весу и в случае необходимости мог бы пройти с ним куда дальше, чем ему предстоит сегодня), держа палку в правой и изящно постукивая ею по тротуару перед собой.
The cane is magic, opening a pocket of empty space before him on the crowded, jostling sidewalk in a teardrop-shaped wave.	Палка эта волшебная - она обеспечивает овальный карман пустого пространства перед ним на кишащем толпами тротуаре.
By the time he gets to Fifth and Forty-third, he can actually see this space.	К тому времени, когда он доходит до угла Сорок третьей, он уже видит это пространство.