Ближние соседи

– Я – помощница Семёна Ивановича по связям с китайским персоналом и вообще с китайцами.

– А русский язык где учили?

– В детстве жила в Благовещенске, там и научилась. А читать и писать по-русски учила Маша. Она – очень хороший человек!

– Да, Семёну повезло с женой. Скоро и малыш появится.

«А я и не заметила», – подумала Цзинь и устыдилась своего невнимания к подруге.

– Мне показалось, или вы знаете Фёдора Саяпина? Он ведь тоже из Благовещенска.

– Какого Саяпина? – как бы удивилась Цзинь.

– Ну, того, кто сейчас в гости пришёл.

– А-а… Нет, не знаю, – небрежно сказала она, но, видимо, сказала не очень уверенно, потому что Василий остановился, повернулся к ней лицом и мягко попросил:

– Если не хотите говорить – не говорите, но лгать… не надо.

– Лгать?! – Это русское слово было ей незнакомо.

– Говорить неправду, – поняв её незнание, пояснил Василий.

Цзинь густо покраснела и порадовалась, что в сумерках её смущение не видно.

– Простите… Да, я знаю Фёдора Кузьмича. Наши семьи дружили.

– А что случилось? Почему дружба в прошлом?

– Осада Благовещенска… – Цзинь пронизал ужас от одного лишь воспоминания, и ужас этот отразился явной дрожью в голосе.

– Знаю. – Прозвучало глухо и, как показалось Цзинь, виновато. – Стыдно и больно!.. – Василий помолчал и повторил с отвращением: – Стыдно и больно! – И добавил: – Не знаю, можно ли такое простить, но я прошу прощения. Поверьте, это было какое-то затмение. Русский народ не такой, он добрый, милосердный, незлопамятный…

Цзинь кивнула, взяла его под руку, и они снова пошли рядом. Но вспыхнувшая напряжённость не проходила. Молчание затягивалось.

– А вы где с Фёдором Кузьмичом познакомились? – наконец спросила она. – Он тоже в Главном управлении?

– Он при штабе Заамурского округа пограничной стражи. А познакомились… – усмехнулся Василий и коротко рассказал про поход от Хурхуры до Сунгари, про Фёдора и его сына. Казаки для него были сплошь герои. – А при осаде Сунгари Ивана тяжело ранили… очень тяжело, еле выжил, – закончил он. – Девчонка выходила, которую он от «боксёров» спас.

– Девчонка? – не сдержав прозвеневшую в голосе ревность, переспросила Цзинь.

– Ей всего пятнадцать было. Ихэтуани снасильничать хотели, Иван с товарищами спас.

– Теперь ей восемнадцать, – задумчиво сказала Цзинь. – Невеста!

– Да нет, жена, – возразил Василий. – И – мать. Сынок у них, Кузя маленький.

– Сыно-ок! – произнесла она, словно охнула, простое слово с такой тоской, что Василий снова остановился, взял её за плечи и попытался заглянуть в глаза.

Она отвернулась, но слеза блеснула в свете месяца.

– Та-ак, – сказал он, и по интонации было ясно, что всё понял. – Говорите, семьями дружили? Бывает… А давайте, мы с вами, то есть вы с сыном и я, будем дружить? Согласны?

Она кивнула почти машинально. Ей действительно захотелось быть ближе с этим сильным и, конечно же, добрым человеком. Но сразу подумалось: а как же Иван?.. Да, он казался и, пожалуй, был бесконечно родным, однако за годы разлуки, наполненные странствиями по Маньчжурии, он из реального человека постепенно и как-то незаметно превратился в бесплотный образ, временами тающий и снова проявляющийся, с каждым разом становясь слабее и слабее. Правда иногда, словно молния среди нависших туч, высверкивало воспоминание о тайных встречах с Иваном, и в эти мгновения желание любви пронизывало всё тело.

Она вдруг остро ощутила своё одиночество и кивнула ещё раз.

– Вот и славно! – Похоже, что Василий искренне обрадовался. – А для начала я попрошу Семёна отпустить вас на недельку, и вы приедете с сыном ко мне в Харбин. Даже можем вместе поехать. Я вам город покажу. Он стал большим, нарядным, торговым…

– Я согласна, – твёрдо сказала Цзинь. – Только не говорите про меня Саяпину.

– А я и не думал говорить, – слегка удивившись, ответил Василий.

5

Сведения Цзинь о Сяосуне немного устарели: брат был уже не цзыцзяньу в банде Бэй Вэйшенга, а бань даньцзя ды, заместитель главаря. Свой пост он заслужил главным образом беспощадностью к иностранцам, особенно к русским, но, надо отдать справедливость, только к мужчинам: стариков, женщин и детей сам не трогал и подчинённым запрещал чинить насилие. Не испытывал жалости к богатеям и китайским чиновникам, однако не трогал японцев, так как считал их естественными врагами русских. Он и предположить не мог, что по прошествии нескольких лет это сослужит ему неоценимую службу.

Место «мастера письма» в банде было уважаемым, поскольку грамотных среди хунхузов раз-два и обчёлся, а писать и считать приходилось достаточно много, особенно после подавления «боксёрского» восстания. Многие банды значительно выросли за счёт приёма «боксёров», дезертировавших солдат и даже офицеров китайской армии, безработных носильщиков, а бянь тао – «охотничьи угодья» хунхузов – заметно оскудели. Зато снова появились торговые караваны и заработали баоцзюйцзы – страховые компании по их охране. Хунхузы разделились: одни банды нападали на караваны, другие охраняли, и трудно было иногда сказать, что выгодней.