Ближний взгляд. Тексты этих лет

Потом пошла реклама нашего спектакля. «Только три дня в нашем городе вы можете увидеть на сцене ДК имени Карпенко-Карого…» Мелькнуло лицо Гены Новавитова — лысая голова, черные очки… Маргарита Павловна сделала ручкой отрицательный жест и крикнула: «Не приплетайте меня к этому делу! Спросите у Конрада!». Потом появились все мы на лестнице. Мы махали ритмично руками и пели: «Потом был день, и ночь была, бала-бала, бала-бала». Появился титр — 11, 12, 13 мая, ДК Карпенко-Карого, начало в 19.30. Сегодня было двенадцатое.

Я выключил телевизор и пошел к ним. ХОТЯ НЕ ХОТЕЛОСЬ К НИМ ИДТИ.

Они всегда сидели после спектакля у Елизаветы, она жила в полулюксе. Там тоже работал телевизор. Без звука. На столе остатки ужина.

— Заходите, заходите! — вежливо встрепенулась Елизавета. — Водочки, виски? Рулетиков?

— Да нет, спасибо, может быть, потом, попозже.

— Видели нашу рекламу? — она кивнула головкой в сторону телевизора. — По-моему, очень прилично.

— Угу, видел.

— Солидно! — настаивала Елизавета Трифоновна. — Правда, Юрий Иванович?

Наш режиссер как раз в этот момент крупно кусанул толстый бутерброд с семгой. Поэтому сперва только утвердительно помычал, а потом, когда уже поработал челюстями, сказал сквозь семгу:

— Отлично! Не подвели, к сроку сделали. — Он еще немного пожевал. — Монтаж мог быть поярче, я им говорил. Но и так неплохо. Зря только реплику Маргариты Павловны так выпятили. Торчит. Я им говорил.

— При чем тут реклама, какая есть, такая и хорошо. Оправдывать надо эту рекламу, а не позориться, как мы вчера. — У широко раскрытого окна, широко расставив ноги в тапочках, сидел Андрюша Корецкий. Локти упирались в колени, а голова упиралась в ладони. Перед ним на полу стоял высокий бокал с темной жидкостью, и говорил он, не поднимая головы, обращаясь к этому бокалу. — Нельзя же так морочить людей, пусть даже они идиоты, но ведь порядочные деньги платят. Стыдно же!

Повисло молчание. Уже ночь, а из заоконной темноты несло жаром. Елизавета стала шумно обмахиваться веером.

— Ты неправ, Андрюша, — сказала она. — Публика была очень довольна. Ко мне после спектакля заходил заместитель мэра с весьма серьезными людьми. Благодарили. Там один был с женой, так она сказала, что здесь давно не видели такого уровня, все время привозят какую-то халтуру. Поставят три стула и думают, что это уже театр. А у нас…

— А у нас, — по-прежнему говорил со своим стаканом Корецкий, — а у нас лестница.

— Да, у нас двухэтажная декорация и лестница, перевозка и установка которой стоит больших денег. И мы оплачиваем эту лестницу.

— И с этой лестницы мы хором: «Бала-бала, бала-бала». Только для этого и нужна ваша лестница.

— Лестница — художественное решение спектакля, и я от нее не откажусь. — Юрий Иванович шагал по тесной гостиной взад-вперед, бумажной салфеткой утирал рот и руки от остатков семги. — Вы, Андрей, все время в оппозиции, постоянно. Мне это надоело. Постоянно подначиваете людей. Вам не нравится мой проект? А мне не нравится, что у вас на лице написано недовольство, и это видно из зала. Не надо делать мне одолжение, надо играть свою роль. У вас к самому себе нет никаких претензий? Игнасио весельчак и пройдоха, а не унылый статичный монумент.

— Снимите меня с роли, — буркнул Корецкий, по-прежнему разглядывая стоящий на полу стакан.

Елизавета всполошилась:

— Перестаньте! Совершенно неуместные разговоры. У нас большая успешная поездка. Везде были проданы полные залы, и в Днепропетровске, и в Мариуполе. И завтра, заметьте, третий день подряд играем, а у нас аншлаг. Не знаю, куда посадить начальника аэропорта. И еще утром прилетает на переговоры наш американский партнер Иван Досплю.

— В каком смысле? — я как-то рывком впрыгнул из отупения, в котором находился.

— Что значит, в каком смысле? Он приглашающая сторона, он везет нас в Канаду. Предлагает прекрасные условия, серьезный человек — специально едет познакомиться. В октябре у нас четыре спектакля в Канаде, я вам все это говорила.

— Нет, это я понимаю, а вы еще сказали…

— Что я сказала? Иван Досплю.

— Да, вот это.

— Это фамилия! — Елизавета повысила голос. — Он француз из Канады, молдавского происхождения, наш, русский. Украинец.

— А-а-а…

— Э-э-э! — подал голос из угла наш старый комик Ефим Ефимович Соткин. — Сталбыть, смотреть будет? И язык понимает? Это, стал быть, задачка. Не облажаться бы.

Юрий Иванович оскорбленно крякнул, вскочил со стула и двинулся к дверям. Обернулся и крикнул:

— Завтра в двенадцать репетиция!

— Юрий Иванович, Юрий Иванович, мы сейчас успокоимся и всё-всё решим. Если нужна репетиция, значит, будет репетиция. Только Маргарита Павловна не совсем здорова.

— Ну так репетируем без Маргариты Павловны.

Администраторша Катя захлопала глазами:

— Как же, Елизавета Трифоновна, Гена же отпущен, у него съемка в Москве.

— Это когда же он, сталбыть, успел? Мы ж только разгримировались и по паре рюмок приложились. Да я с ним трепался час назад.

— Не час назад, Ефим Ефимович, а час двадцать назад. А теперь он уже в самолете. У него ночная съемка, а в 14.30 он летит из Москвы обратно к нам.