Ближний взгляд. Тексты этих лет

Мои обиды и претензии показались мне мелочными. А Соткин уже убежал примерять женский костюм, и ему было плевать, что в программке будет, как всегда, напечатано в списке действующих лиц: «Баронесса — нар. арт. М.П. Ка-шеварова».

4

Была репетиция. Заперли на ключ все двери в зрительный зал, чтоб свидетелей не было. Но все равно в кулисах стояли все техники и обслуживающие и всхлипывали от смеха. На сцене помреж громко суфлировал текст. Но все покрывал непрерывный визг Юрия Ивановича.

— Это я вымарал! Этого куска нет! Сразу вход Садовника. Садовник!

— Так это вы Садовник, Юрий Иванович!

— Да, да, да, я! Я вхожу. Пропускаем эту сцену, это я знаю. Дальше! Баронесса! Фима, появляйся в верхней двери.

Фима появился в верхней двери, и тут смеховые рыдания охватили всех.

И был спектакль.

С первым звонком впустили зрителей. По трансляции было слышно, как наполнялся зал. Переговаривались, кашляли, скрипели стульями. Всегда понятно по звуку, много народу или не очень. На этот раз было очевидно — переполнение. Океанский прибой. Я сидел перед зеркалом у себя в гримерной, вполголоса говорил своему отражению: «Женщины всегда хотят больше того, что мы способны им дать». Вроде органично. Взгляд такой холодный и насмешливый. Нормально. Я еще и еще раз подклеил уголочки новеньких усов, которые на меня напялили. Я волновался, это нормально. Важно другое. Не хочу показаться лучше, чем я есть на самом деле, но я думал о том, насколько больше волнуются мои товарищи. Особенно Андрюша Корецкий, особенно Фима, хотя Фима — исключение.

Мы начали. Артисты всегда СРАЗУ чувствуют, идет или нет, принимает зал или нет. В присутствии полутора тысяч зрителей, плюс полсотни на приставных стульях, плюс стоящие на ногах возле лож, могло быть всякое. Но случилось самое удивительное. Все шло как всегда! Никакой разницы. Где обычно слегка смеялись, и сегодня слегка смеялись. Кому обычно аплодировали на уход, тому и сегодня. Юрий Иванович в роли Садовника был не то чтобы плохой, нет, не плохой, а никакой. Но когда, скучно отговорив монолог, он поплелся к выходу, а в дверях обернулся, поднял над головой лопату и сказал: «Не надейтесь, я еще вернусь!», раздался аплодисмент. Фиме всегда в этом месте аплодировали, так Фима ж как играл! Юрий Иванович никак не играл, но аплодисмент был. Потом вышел сам Фима. И на сцене, и за кулисами все набрали полный рот воздуха и не выпускали. Ждали. И вышел Фима. В длинном платье с кружевами, в паричке гри де перль с завивочкой, в шляпке с вуалеткой, а также бровки, губки, ну и походочка, и ротик, вернее, пасть в виде старого кошелька! И что? И был обычный аплодисмент, как всегда на выход известной в прошлом нар. арт. М.П. Ка-шеваровой. Словом, все шло нормально.

Но ведь сегодня город прощался не со спектаклем, город прощался с Геной Новавитовым. Ждали выхода Конрада. И вот:

Элиза (бежит к дверям). Входите, входите, Конрад, мы вас ждем.

Конрад (входит, снимет шляпу). Я вас не обременю? Добрый вечер.

Вошел Андрюша Корецкий в черном костюме, в черных очках, на голове шляпа. Он сказал:

— Я вас не обременю? — И снял шляпу. И обнажилась лысина. И зал — нет, нет, не зааплодировал, — зал закричал единым голосом: «А-а-а-а!». А уже потом грохнула овация.

Акт шел на подъеме. Могу сказать (это очень личное, мог бы не говорить, но ладно, скажу), когда я (в роли Рене, с усиками на лице) произнес: «Женщины всегда хотят больше того, что мы способны им дать», тоже был аплодисмент. Не овация, не гром, просто аплодисмент, — заметили. А между прочим, Ушиц НИКОГДА не имел в этом месте аплодисмента. Это пустяк, но, чего лукавить, приятно.

В антракте прибежала Елизавета. Возбужденная, окрыленная. Жена шефа «Аэрофлота» в восторге, мэр прислал корзину цветов. Досплю немного опоздал к началу, но триумф в зале при выходе Конрада видел, был потрясен, сказал, что счастлив будет встречать нас в Канаде, и уехал глядеть гопак.

Во втором акте и игра актеров, и реакции зала — все немного пошло на спад.

Мои актерские способности можете оценивать как вам будет угодно, но опыта у меня не отнимешь. Большими ролями меня не баловали, все больше на подхвате, но в театре варюсь сильно давно. Так что было время понаблюдать и сделать кое-какие выводы. Уверяю вас, что я наблюдатель объективный. В начальные годы я все прошел. Были надежды, было самомнение, тщеславие. Обиды, зависть — все было. А потом… может, именно зависть сделала меня особенно зорким к более успешным коллегам (я откровенно говорю), а может, Бог дал склонность к обобщениям, но в театре я много такого знаю, о чем другие понятия не имеют. Если в моем рассказе я выгляжу иногда злым сатириком, то, поверьте, на самом деле я действительно злой и действительно вижу всю подноготную нашей до самой глубины фальшивой профессии — это во-первых. А во-вторых, плевать я хотел на все, что подумают обо мне другие, и вы в том числе. Я знаю, что я объективен, и точка. И довольно об этом!