Читаем Близнецы на вкус и ощупь (СИ) полностью

— Не знаешь, почему я тебе так легко и безоговорочно доверяю? — смеясь, слизеринка перевела взгляд на зелёный простирающийся ковёр вдали.

— Не знаю, это опасно, ведь у нас в семье Перси. Вот, — парень просунул руку в карман, — стибрил для тебя из-под носа у Пинс.


В руке лежали мятные конфеты.


— Ого, мои любимые! — радостно сгребла Пэнси овальчики в бумажной упаковке, — я думала, она их прячет в месте, не менее недоступном, чем люк под ногами Пушка!

Она вскрыла обёртку и с блаженством опустила одну из конфет в рот. Язык сразу же принялся обволакивать стекающий сахар.

— Ты уже скучаешь по Джорджу?

— Скоро увидимся, остался один день.


Он скучал по Джорджу, но знал: у того всё хорошо. Ещё одна пересдача, и Фред отбудет в город. А сейчас под его ногами весь пустой Хогвартс, такой непривычно немой и прохладный, и лишь с десяток таких же оболтусов, как он и Пэнси, корпят над книгами.


Коричневые волны каре подруги танцевали танец башенного ветра. Несколько дней назад на задымлённой платформе Хогвартс-Экспресса, в стороне от толпы, спрятанные за газетным киоском, белые пальцы скрутили одну из этих прядей в завиток, переместились на шею, направляя к себе, и столкнули в коротком касании две пары слизеринских губ. Фред, провожавший семью на поезд, приметил платиновые волосы за металлическим уголком сооружения и кинул в сцену зоркий глаз.


— Я буду писать, — серые глаза всматривались, чтобы запомнить мгновение, в кончики карих ресниц и ореховую резную радужку под ними, а длинная рука властно удерживала талию, не давая женскому телу шанса сделать шаг назад. — В нашем мэноре с десяток сов, я буду выбирать под настроение, поэтому ты будешь знать тон письма ещё до распаковки, — запрокинул голову в характерном стеклянном смехе Малфой, а Пэнси только крутила пуговицу его рубашки, прильнув к груди и стараясь дышать в унисон.


Фред отвернулся, собираясь уйти, ведь платформа опустела, и все Уизли уже расселись по вагонам, но через пару мгновений на плечо приземлилась тяжёлая рука.


— Моя рубашка сейчас вся пропитается этим химозным дымом, — Малфой манерно помахал кистью туда-обратно у искривлённого в брезгливости лица. — Они что, всё ещё топят на угле? Расскажу-ка отцу за ужином, как в величайшую магическую школу нас возят на маггловском паровозе, потешусь его миной.


Стремясь направиться дальше, Драко выбросил вперёд ладонь.


— Увидимся в следующем сезоне, Малфой, — парни ударили по рукам, прощаясь. — Победит сильнейший рыжейший.

— Не слишком размечтайся за лето, Уизли, точи метлу! — сверкнув зубами последний раз, Драко скрылся в дверях поезда, оставив платформу пустой, и кондуктор запечатал створки, готовясь к отбытию.

— Пойдем? — девчачий голос прозвенел со спины где-то чуть выше локтя, и они с Пэнси начали медленный путь обратно в замок завершать необходимые пересдачи.



Болтаются ноги в белых балетках над пустотой, улыбка себе и никому — на губах Паркинсон. Пэнси знает, слышит, умеет чувствовать. Разделяет тишину, не делая её ничуть не менее притягательной. Она смотрит в глубину и не прячет за пазухой ножей. Как он. Как он ранее.


Возможно, ещё несколько месяцев, и Фред сможет рассказать ей, как его движущая сила ищет достаточно большой гонг, чтобы, ударив в него, оглушить всех птиц Запретного леса. И высокоградусная горячая кровь Уизли пьянит его самого, когда поутру он выходит в густой шумный школьный коридор. Однажды, возможно, хотя бы ей он признается, что до семнадцати лет добро и зло были лишь концептом, а реальностью был эфир, в котором взрастали и погибали гипотезы и аксиомы, служащие лишь его воле, толкавшей на действия.


Никто, кроме Джорджа, ещё не приближался настолько близко.


— Я ведь так и не сказала тебе спасибо…

— За что? — удивился парень.

— За Драко.

— Пустяки, — махнул Фред рукой. — Ты сама всего добилась.

— Нет, не пустяки, — она стала вдруг серьёзной. И крошечная искра понимания полоснула в её мозгу: «Так вот, на что так подсела Холла».


Он щедр.


Там, под покровом популярности, беспечности и даже безрассудности что-то жило, живёт, и, возможно, лишь сейчас открывает себя окружающему миру. Зелёный озорной глаз смотрит прямо в зрачок, поднят уголок тонкой губы с потемневшими от лучей веснушками. Ты больше, чем кажешься, Фред Уизли… Он лишь сейчас начинает это понимать, и, о Мерлин, какая волна несётся на этот мир, если парень осознает и примет свой потенциал. Держись крепче, магический Лондон…


— Черт, совсем забыла, что мне надо сдать оборудование до закрытия кабинета прорицаний! — Пэнси перебрасывает обе ноги через перила и стирает привязывающее заклинание.

— Я ещё поднимусь! А если не успею, то увидимся в сентябре! — бежит в сторону спуска, вся в зареве.

— Буду ждать, — тёплая улыбка Фредди не способна сдержаться.

— Лови! — взметнулась рука Пэнси, задержавшейся на вершине винтовой лестницы, пробрасывая на несколько метров что-то маленькое в сторону Фреда.


Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство