Блокада

Вокруг, куда ни брось взгляд, царило царство зелени. Дышалось трудно, словно старуха Коркина вскипятила воды и устроила прямо в избе жаркую помывку. Зелень была всюду. Землю под ногами она устилала сплошным ковром, к небу, которого тоже не было видно из-за листвы огромных деревьев, она поднималась окутанными ползучими растениями мощными стволами, в довершение ко всему она плыла над головой, то ли цепляясь листьями к обрывкам паутины, то ли зависая от чрезмерной влажности и густоты воздуха. Коркин обернулся к машине и вытаращил глаза. Вездеход не просто уперся в непроходимые заросли кустарника: они уже успели облепить его сплошным ковром. Белесые корни почти на глазах ползли по двигательному отсеку и пронзали его насквозь.

— Сожрут за день без остатка! — твердо сказала Лента,— Повторяю еще раз. Все металлическое должно быть прикрыто тканью. Все пластиковое должно быть прикрыто тканью. В безопасности только натуральная ткань, камень, живая плоть, может быть, мертвое дерево. Ясно? Коркин, опусти рукав, а то лишишься своего таймера.

Коркин тут же спрятал браслет с часами, еще раз ощупал ружье.

— Идти всем за мной след в след,— приказала Лента, вытаскивая из-за пояса короткий черный клинок.— Последним пойдет Кобба. И поторопимся — эта штука прочная,— она ткнула сапогом в уходящий в заросли трос,— но, судя по всему, больше суток тоже не продержится: уже лежит несколько часов. Пойдем вдоль него.

Сзади что-то загремело. Коркин обернулся. Вездеход Разваливался на глазах.

34

Филя все-таки не смог сдержать слез. Он даже пытался счищать зелень, которая словно прилипала к поверхности машины, но она расползалась по кузову на глазах. А потом загремел, обрушившись, передний мост, и что-то ухнуло под капотом.

— Не расстраивайся,— толкнула мальчишку в плечо Лента.— Толку от машины все равно не было бы. Даже если бы она работала здесь, прорубаться бесполезно: любую просеку затягивает в минуты. Выжигать — тоже: в такой сырости ничто не горит. Но главное — что за седьмой пленкой тоже машину не применишь: не работает. Думаешь, светлые просто так бросили воздушную дорогу?

Филя, проглотив слезы, кивнул. Да и что было говорить, если все системы отказали мгновенно, едва двигательный отсек вышел из розовой пленки? Хорошо еще, двери были открыты загодя. Мальчишка даже забыл о том, что пережил секунды назад, или на него и в самом деле не подействовала сладость?

— Ты еще мелкий,— опять угадала мысли Фили Лента.— Не говорю, что у тебя и так сладкая жизнь, но дети переживают сладость не так остро.

Острее всех переживал промелькнувшую сладость Рашпик. Он шел перед Коркиным, рыдал в голос и несколько раз пытался вернуться, бубнил, что всю свою долбаную жизнь искал это место, всю жизнь мечтал почувствовать себя счастливым, и теперь, когда это и произошло, его заставляют куда-то идти.

Лента вела отряд точно вдоль троса. Зелень уже затянула его. Когда поверхность почвы опускалась ниже и под ногами начинала хлюпать невидимая вода, от него оставались уже только светлые чешуйки, но в местах посуше металл еще сопротивлялся жадной растительности. Кое-где трос застрял в кронах деревьев, и отряд двигался вдоль висевших над головой стальных петель, до которых тоже резво добирались зеленые уничтожители.

— А почему же полоса изобилия? — спросил Кобба, который шел последним, перебрасывая с плеча на плечо тяжелый пулемет, когда Лента, которая буквально прорубалась через заросли, остановилась передохнуть на замшелой полянке.

— Не садиться,— предупредила она спутников.— Идти нелегко, но лучше не расслабляться. Стальные пуговицы, пряжки ремней, клепки на мешках — все может стать добычей зелени. Изобилие вокруг нас, Кобба. Дерево, которого не найдешь нигде, разве только в лесу с беляками или где-то еще дальше. Орехи, ягоды, фрукты, корнеплоды — все удивительно вкусное, только не ленись, собирай. Другой вопрос, что разглядеть все это изобилие не всегда легко. Ну вот, к примеру.

Лента отодвинула в сторону сумрачного Рашпика и срубила упругий мутовчатый стебель какой-то травы.

— Держи.

Каменный клинок легко рассек сочленение, и Филя почувствовал сладковатый, чуть терпкий аромат.

— Пей.

Толстяк осторожно взял полый кусок стебля и с недоверием принюхался к колышущейся внутри него белой жидкости.

Лента усмехнулась и, ловко орудуя клинком, наделила порциями питья всех спутников, не досталось только Руку, но он явно и сам не отказывал себе в угощении, цокая в зарослях то с одной, то с другой стороны.

— Отличный напиток,— кивнул Пустой, отбрасывая в сторону полый стебель.

— Молоко! — восхищенно прошептал Рашпик.— Чуть сладковатое, но молоко!

— Именно так,— кивнула Лента,— Если добавить, что зимы в этой полосе не бывает, то, считай, весь Город живет прежде всего плодами полосы изобилия.

— И Пес явно самый богатый переродок в Мороси,— заключил Кобба.

— Он не переродок,— покачала головой Лента.

— Как же не переродок? — удивился Филя, смакуя и в самом деле восхитительное питье.— А… голова?