Блокада. Книга 5

– Значит… – растерянно проговорил Данвиц, – там, в бильярдной, были установлены микрофоны!

– Ну, разумеется! – ответил Грюнвальд. – Нигде так не развязываются языки людей, как после хорошей выпивки, в бильярдной…

– Но там, в Орше… в буфете… Кроме нас там были десятки людей!

– Но в их числе находился верный офицер фюрера оберст-лейтенант Арним Данвиц! Тот самый, который помог нам разоблачить этого негодяя!

И вдруг Данвиц понял все. Вспомнил, что сам, по собственной инициативе, назвал имя Крюгера в разговоре с Гиммлером. И снова упомянул о нем, докладывая по возвращении из Орши о том, что по поводу целесообразности нового наступления на Москву высказывались разные точки зрения…

Сомнений не оставалось. Именно он отдал Крюгера в руки гестапо.

И еще понял Данвиц, что пути к отступлению у него нет, что, защищая Крюгера, пытаясь доказать, что сухая запись не передает интонаций, с которыми тот говорил, и этим искажает смысл сказанного, он только скомпрометирует себя…

– Я могу идти? – устало и безразлично спросил он.

– Да, конечно, Арним, – уже неофициально, дружески ответил Грюнвальд. – И полагаю, что больше задерживать в ставке тебя не будут.

Последние слова он произнес особенно весомо.

– Завидую тебе, – сказал Грюнвальд, подходя к Данвицу и кладя руку ему на плечо, – ты будешь иметь возможность убивать открытых врагов. Наша задача сложней… Ну, прощай!

– Послушай, Грюнвальд, – неожиданно для самого себя спросил Данвиц, – почему он… почему он назвал меня жидом?

– Жидом? – недоуменно переспросил Грюнвальд. – Почему жидом? Он хотел сказать: «Иуда». Вот мерзавец! – Грюнвальд громко, заразительно, но с какой-то затаенной издевкой рассмеялся.

И Данвиц понял, что Грюнвальд прав. Крюгер хотел сказать не «юде», а «юдаас» – Иуда, ему просто не дали договорить…

Спустя два дня Данвица вызвал Шмундт. Он поздравил Данвица с производством в полковники и поручил встретить на аэродроме прилетающего на следующий день Гудериана. При этом добавил, что у генерала явно не выдержали под Москвой нервы, что он, Шмундт, очень обеспокоен тем, что это может сказаться на беседе Гудериана с фюрером, и как бы между прочим попросил Данвица сообщить, в каком состоянии духа находится генерал.

«Ничего я тебе не скажу! – зло подумал Данвиц, выходя из кабинета Шмундта. – Вы хотите сделать из меня шпиона, обыкновенного шпиона. Но я солдат! Преданный фюреру солдат. Преданный именно ему, а не вам, штабным блюдолизам!»

…Проводив Гудериана в гостиницу, Данвиц позвонил Шмундту и сухо доложил, что в пути с аэродрома в «Вольфшанце» Гудериан не произнес ни слова.

Первым, кого увидел Гудериан, войдя в кабинет Гитлера, был сам фюрер.

– Здравствуйте, Гудериан, – сказал он, подходя к нему, но не протягивая генералу руки.

Несколько секунд он сверлил Гудериана своими маленькими глазами-буравчиками, потом передернул плечами, повернулся и направился к столу, вокруг которого сидели Кейтель, Йодль, Шмундт и министр вооружений Тодт.

Окинув взглядом присутствующих, Гудериан тотчас же отметил, что нет Браухича и Гальдера. Впрочем, Гальдер его сейчас не интересовал. А вот отсутствие Браухича Гудериана очень огорчило. Ведь тот был единственным «свидетелем защиты», который не только мог бы подтвердить, что, принимая решение об отступлении, участники рославльского совещания были единодушны, но и своим авторитетом командующего сухопутными войсками поддержать перед фюрером это решение.

Гудериан почувствовал острую неприязнь к фельдмаршалу. Какие бы причины ни помешали ему присутствовать здесь, главной из них, несомненно, была трусость.

«Сбежал! – подумал Гудериан. – Сбежал, как крыса с терпящего бедствие корабля, решил отсидеться в штабе какой-нибудь группы армий или отлежаться в постели, предоставив мне отдуваться в одиночку. Трус!..»

– Докладывайте! – коротко приказал Гитлер, опускаясь в кресло за столом.

Все сидели, а Гудериан так и остался стоять.

Он не ожидал такого приема. Он был готов к трудному разговору. Но что Гитлер встретит его столь недружелюбно и даже враждебно, он не предполагал.

Гудериан чувствовал, что его охватывает злоба. Он прилетел сюда с поля боя, из самого пекла, оттуда, где гибли солдаты, горели танки, и его, боевого генерала, встречают словно вызванного на допрос преступника!

– Мой фюрер, – стараясь говорить твердо и уверенно, произнес он, – я прибыл сюда, чтобы доложить вам обстановку, сложившуюся в группе войск «Центр»…

Он ничего не скрывал, не преуменьшал опасности, нависшей над сконцентрированными под Москвой войсками. Обрисовав общую ситуацию, перешел ко 2-й танковой армии. Сухо перечислил номера частей и соединений, подвергшихся внезапной атаке русских. Упомянув, что, согласно приказу фон Бока, принял на себя командование и 2-й полевой армией, лаконично описал то крайне тяжелое положение, в котором эта армия оказалась.

То, что Гитлер ни разу не прервал его, несколько ободрило Гудериана. В голосе его зазвучали нотки категоричности и непререкаемой уверенности в своей правоте.