Блондинка

Ей позвонил Эдди Джи. Голос у него был пьяный и агрессивный, не узнать его было невозможно.

Сперва она хотела осведомиться, откуда он узнал ее номер, ведь этого номера не значилось в справочниках, но потом вспомнила слова Президента: секретных номеров не бывает. Она слушала в полном молчании; она знала, что Эдди Джи может позвонить только затем, чтобы сообщить о смерти Касса Чаплина. И Касс Чаплин позвонил бы ей только затем, чтобы сообщить о смерти Эдди Джи.

Значит, Касс ушел первым! Из нас, Близнецов.

Втайне она всегда считала, что отцом Младенца был именно Касс.

Потому что любила его гораздо больше, чем Эдди Джи.

Потому что он вошел в ее жизнь еще до Мэрилин. Тогда она была «Мисс Золотые Мечты», и перед ней раскинулся весь мир.

Может, это моя вина? Мы все хотели, чтобы Младенец умер.

Эдди Джи говорил, что Касс скончался рано утром, по мнению судмедэксперта – где-то между 3 и 5 часами, в доме на Топанга-драйв, где в последнее время жил и где Эдди Джи иногда его навещал.

Умер от пьянства, не от наркоты, так сказал Эдди Джи.

Норма Джин сглотнула слюну. Ох, ей не нужно было этого знать!

Эдди Джи продолжал свой рассказ, голос его дрожал; видно было, что актер докапывается до собственных эмоций, собственного гнева. Начал тихо, но то было притворное спокойствие. Затем заскрипел зубами, чуть ли не зарычал:

– Лежал на спине в постели и вырубился. А до этого пил, в основном водку, и заедал ее чем-то мягким, яичными роллами и чоу-мейном. Его затошнило, повернуться на бок он не смог, рядом никого не было, вот и захлебнулся собственной блевотиной. Типичная смерть алкаша. Я заскочил к нему где-то в полдень и нашел тело.

Норма Джин слушала, не вполне понимая услышанного.

Сидела сгорбившись, прижав кулак к губам.

Эдди Джи с ребяческой настырностью продолжал (словно звонил не для того, чтобы огорчить Норму Джин, чтобы сделать ей больно):

– Касс оставил тебе кое-что на память, Норма. Вообще-то бо́льшую часть вещей он оставил мне. Я ведь был лучшим его другом, ни разу не подводил, вот он и решил оставить мне почти все… кроме этой вещички. Для него она много значила. Как-то раз говорит мне: «А вот это для Нормы. Сердце мое всегда принадлежало Норме». Так и сказал.

Норма Джин прошептала:

– Нет.

– Что нет?

– Мне этого не н-надо, Эдди.

– Откуда тебе знать, надо или нет? Ведь ты еще не знаешь, что это за штука.

Она не ответила.

– Вот видишь, детка. Я пришлю. Курьерской доставкой. Жди.

Смерть примчалась к ней, и наконец, на исходе жаркого и душного дня (ей казалось, что был день, на улицу она не выходила, жалюзи почти не поднимала) Смерть позвонила в дверь. Страх ожидания закончился.

Смерть улыбалась, демонстрируя крупные белые зубы, утирала потный лоб рукавом. Тощий долговязый латиноамериканец в калтеховской футболке.

– Мэм? Вам пакет.

Велосипед у него был старый, страшный, ободранный, но способный одолеть любые пробки. Она улыбнулась. Этот незнакомец привез ей Смерть и сам не понимал, что привез. Он работал в Голливудской службе курьерской доставки и широко улыбался в надежде на щедрые чаевые, ведь этот адрес в Брентвуде говорил о многом, и ей не хотелось его разочаровывать. Она взяла из его рук легкую коробку в красно-белой полосатой обертке с дешевым атласным бантом.

ПОМЕСТЬЕ «ММ»

12305, ПЯТАЯ ХЕЛЕНА-ДРАЙВ

БРЕНТВУД, КАЛИФОРНИЯ

США

ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ

Она услышала собственный смех. И расписалась: «ММ».

Паренек не стал спрашивать, что за странное у вас имя, мэм? Очевидно, не узнал «ММ».

Трудно было узнать эту женщину, стоявшую перед ним босой, с обломанными ногтями, покрытыми розовым лаком, в выстиранной, но не выглаженной одежде; с нечесаными, потемневшими у корней волосами, спрятанными под тюрбаном из полотенца. В огромных очках с очень темными стеклами, в них весь мир казался черно-белым, как негатив. Она спросила:

– Вы можете п-подождать? Всего м-минутку?

Пошла искать сумочку, но кошелька в сумочке не оказалось, куда же она его сунула, хоть бы не украли, как предыдущий, у нее столько всего украли, да и сама она много чего растеряла, сломала, испортила. Она носила с собой посылку в полосатой обертке, словно в ней не было ничего особенного, обычная посылка, и что в ней – вовсе не секрет.

Она кусала нижнюю губу и вся уже вспотела в поисках этого проклятого бумажника среди хаоса полутемной гостиной. Абажур так и не успели повесить, он лежал в целлофановой обертке на диване, рядом – плетеные мексиканские гобелены, купленные еще в начале лета, керамические вазы землистых оттенков; ох, куда же подевался этот бумажник? Там ее водительские права, кредитные карточки, остаток наличных…