Блондинка

На туалетной бумаге, которую Норма Джин предусмотрительно подложила в постель, была кровь. Но яркая, свежая, а не темная и зловонная. Вот бы сейчас в ванну! Отлежаться, отмокнуть в горячей воде. Но Баки был нетерпелив, Баки хотелось попробовать еще раз. В руке у него был дряблый презерватив, и он все время ронял его на пол, чертыхался, лицо его стало красным, налилось кровью, как детский воздушный шар, – того и гляди лопнет. Норма Джин была слишком смущена, чтобы помочь ему с презервативом, – в конце концов, то была ее первая брачная ночь. И она не переставая дрожала, и еще ей показалось странным – ничего подобного она не ожидала, – что они с Баки, став мужем и женой, смущались наготы друг друга. Ничего общего с ее собственным обнаженным отражением в зеркале. Она ожидала другой наготы, не такой неуклюжей, липкой, потной. Тесной. Словно, кроме нее и Баки, в постели были и другие люди.

Ей всегда чрезвычайно нравилось смотреть на Волшебного Друга в Зеркале, улыбаться, подмигивать себе, двигаться под воображаемую музыку, как Джинджер Роджерс, – с той разницей, что для танца, для счастья ей не нужен был партнер. Теперь же все совсем иначе. Все слишком быстро. Она не видит себя, а потому не знает, что происходит. О, скорее бы все это закончилось, чтобы можно было свернуться калачиком возле мужа и спать, спать, спать… И видеть сны о свадьбе и о нем

.

– Ты мне не поможешь, милая? Пожалуйста! – Баки жадно и быстро целовал ее, словно пытался что-то доказать в споре, и зубы его скрипели о ее зубы. Где-то невдалеке шумели и разбивались о берег волны, и этот звук напоминал глумливые аплодисменты. – Господи, милая! Я люблю тебя. Ты такая сладкая, такая хорошая, такая красивая! Ну, давай же!

Постель раскачивалась. Комковатый матрас начал съезжать на пол. Надо было подложить новой туалетной бумаги, но Баки не обращал на это внимания. Норма Джин пискнула, попробовала засмеяться, но Баки было не до смеха. Норме Джин вспомнился один из последних советов Элси Пириг: Главное, не лезть к ним без надобности

. В ответ Норма Джин тогда сказала, что это не слишком романтично, и Элси огрызнулась: А кто тебе сказал, что будет романтично?

И все же Норма Джин начала кое-что понимать. В том, как настойчиво Баки занимался любовью, было нечто странное, безликое, это ничуть не походило на пылкие, долгие и нежные ласки, на «объятия» и «поцелуи» последнего месяца. Между ногами у Нормы Джин щипало, жгло, бедра Баки были выпачканы в крови; вроде бы хватит на одну ночь, но Баки не способен был угомониться, снова впивался в отверстие между ее бедрами, то энергично, то вяло, но на сей раз чуть глубже. И вот теперь он сотрясал кровать, и стонал, и внезапно весь вздыбился, как застреленный на бегу жеребец. Лицо его сморщилось, глаза закатились. И он прохныкал, проскулил: «Бож-же!»

И тут же, весь потный, обмяк в объятиях Нормы Джин и захрапел. Норма Джин, морщась от боли, пыталась устроиться поудобнее. Постель была слишком узкая, хоть и двуспальная. Она нежно гладила блестящий от пота лоб Баки, его мускулистые плечи. Светильник на тумбочке остался включенным, свет резал уставшие глаза, но нельзя было дотянуться до выключателя, не потревожив при этом Баки. Ох, вот бы принять ванну! Сейчас она мечтала только о ванне. И еще не мешало бы поправить сбившиеся, измятые и мокрые простыни.

Несколько раз за эту долгую ночь, плавно перешедшую в 20 июня 1942 года, когда за окном стоял матовый утренний туман, Норма Джин просыпалась от чуткого нездорового сна, и всегда рядом с Баки Глейзером. Голый, он громко храпел и лежал так, что нельзя было шевельнуться. Она приподнимала голову, чтобы видеть его во весь рост. Ее муж. Ее муж!

Он походил сейчас на выброшенного на берег кита, лежал огромный, голый, раскинув волосатые ноги. Норма Джин услышала собственный смех, робкий детский смешок, почему-то он напомнил ей о давно потерянной кукле, безымянной кукле, которую она так любила, разве что имя ей было «Норма Джин», той кукле с бескостными безвольными ножками.

6

Расскажи мне о своей работе, Папочка. Но имелась в виду вовсе не работа Баки на заводе «Локхид».