Драматург говорил, осторожно подбирая слова. Заставлял себя улыбаться.
Блондинке Актрисе явно хотелось сказать что-то еще. Интересно, осмелится или нет? Она нервно усмехнулась и вся так и подалась вперед, к Драматургу, точно хотела разделить с ним какой-то секрет. Он смотрел на ее губы. И думал о том, какие непристойности был способен вытворять этот красивый ротик.
— Знаете, что я подумала? Наверное, Магда даже не умела читать? Исаак показывал ей свои с-стихи. Он писал их специально для нее, а она только притворялась, что читает их.
Драматург почувствовал, как у него застучало в висках.
Вот оно! Его Магда неграмотна.
Что ж, настоящая Магда вполне могла быть неграмотной. Конечно.
И Драматург улыбнулся и поспешно заметил:
— Знаете, давайте не будем больше говорить о моей пьесе, Мэрилин. Лучше расскажите мне о себе.
Блондинка Актриса смущенно улыбнулась. Точно подумала:
Драматург спросил:
— Вы ведь не против, чтобы я называл вас просто Мэрилин, нет? Или же это только сценическое ваше имя?
— Можете называть меня Нормой. Это мое настоящее имя.
Драматург призадумался.
— Знаете, Норма как-то не очень вам подходит.
Похоже, Блондинка Актриса обиделась:
— Разве?
— Норма… Это имя подходит женщине постарше, из прошлого. Норма Талмидж. Норма Ширер.
Лицо Блондинки Актрисы просветлело.
— А ведь Норма Ширер была моей крестной! Самой близкой подругой моей мамы. А мой отец очень дружил с мистером Тальбергом. Я была совсем маленькой девочкой, когда он умер, но помню эти похороны! Мы ехали в одном из лимузинов, вместе с его семьей. То были самые грандиозные похороны в истории Голливуда!
О происхождении Блондинки Актрисы Драматургу было известно совсем немного, но он сразу уловил фальшь. Разве не сама она только что говорила, что была сиротой, жила в приюте?..
Но он решил не вдаваться в расспросы. На ее лице сияла такая гордая улыбка.
— Ирвинг Тальберг! Маленький еврейский гений из Нью — Йорка.
Блондинка Актриса ответила неуверенной улыбкой. Прикажете понимать это как шутку? Или именно так одни евреи могут говорить о других евреях — любовно и с фамильярностью, даже насмешкой? А неевреям так говорить не положено?..
Драматург, заметив ее смущение, добавил:
— Тальберг был настоящей легендой. Вундеркиндом. Вечно молодым, даже в смерти.
— Вот как? Разве он умер м-молодым?
— Нет. Умер он, конечно, далеко не ребенком. Но всегда казался таковым в глазах всего мира.
Блондинка Актриса с живостью подхватила:
— А отпевание проходило в такой красивой синагоге — или соборе? — на Уилшир-бульвар. Я тогда была слишком мала, чтобы что-то понимать. И этот их язык, кажется, иудейский, да? Он такой странный и красивый язык! Кажется, тогда он казался мне голосом самого Господа Бога. Но с тех пор я ни разу так туда и не зашла. Я имею в виду в синагогу.
Драматург неуверенно пожал плечами. Религия мало для него значила, то была просто дань уважения предкам. Он не принадлежал к евреям, считавшим Холокост концом или началом истории, даже несмотря на то что Холокост как бы «определяет» судьбу еврейства в целом. Он был либералом, социалистом, рационально мыслящим человеком. Его ни в коем случае нельзя было причислить к сионистам. Втайне он верил, что евреи являются наиболее просвещенными, одаренными, образованными и порядочными людьми среди множества других народностей, населявших эту землю, однако не придавал этому убеждению особого значения. Для него эта мысль была лишь плодом здравого смысла, вот и все.
— Знаете, я не склонен к мистике. И иврит вовсе не кажется мне голосом Бога.
— О!.. Вот как?..
— Голос Бога — это, возможно, гром. Или землетрясение, или огромная волна. Думаю, что, желая высказаться, Бог не затрудняет себя синтаксисом.
Блондинка Актриса смотрела на Драматурга широко раскрытыми глазами.
Господи, до чего же красивые у нее глаза, с длинными ресницами, в них можно смотреть и падать, падать…