Блондинка. Том II

Завестись Монро могла просто с пол-оборота. Ей ничего не стоило закатить истерику, но буря проносилась быстро, хватало ее ненадолго. И подходить к ней надо было осторожно, чуть ли не в перчатках. Не забывать, что у этой гладенькой беленькой киски острые коготки.

Итак, она сидела в кабинете мистера Зет на бархатном диване, слегка подавшись вперед и обхватив руками колени. Ну, прямо школьница, явившаяся наниматься по контракту старлеткой. И говорила с надрывом:

— Когда это я соглашалась на пресс-конференцию по поводу развода? Развод — не трагедия, да, порой это прискорбно, но это сугубо личное дело. Четыре года замужем за мужчиной, и я не могу… — Тут она сделала паузу, пытаясь собраться с мыслями. Не могу что? Не может вспомнить, почему вообще, черт возьми, оказалась замужем за Драматургом? Мужчиной, годившимся ей в отцы, а уж по темпераменту — разве что в деды. Почему она выбрала не какого-нибудь сквернослова-еврея (типа Макса Перлмана, которого просто обожала), а еврея-зануду, похожего на раввина или ученого? Ведь он — совсем не ее тип!.. — Господи, как же его имя?.. Никак не вспомнить!.. Я не могу понять, в чем з-заключалась моя ошибка. Так какие выводы мне следует сделать? Один французский философ сказал: «Сердце, инстинкт, принципы». Разве я не должна следовать своим? Ведь на самом деле я человек серьезный, нет, правда. Почему бы нам вообще не отменить эту пресс-конференцию? Мне просто грустно… и я… ну, не знаю… мне хотелось бы уйти в тень.

Мистер Зет и другие мужчины взирали на Блондинку Актрису с таким видом, будто она говорила на некоем демоническом, неведомом им языке. Тут деликатно вмешался Ролло Фрюнд, сделал вид, что полностью с ней согласен.

— Вы способны на искренние и глубокие чувства, мисс Монро! Именно это и делает вас блестящей актрисой. Именно поэтому люди видят в вас себя, как под увеличительным стеклом. Нет, конечно, они обманываются, но разве это порой не счастье — вот так обманываться? Потому, что вы живете тем, что творится в вашей душе, как свеча живет своим горением. Вы живете в нашей, американской душе. И не надо так улыбаться, мисс Монро. Я тоже человек серьезный. И говорю вам, что женщина вы умная, способная не только чувствовать. Вы — настоящий художник и, как все художники, знаете, что жизнь — всего лишь материал для вашего искусства. Жизнь тускнеет, сходит на нет, а искусство остается. Ваши эмоции, ваши переживания по поводу развода или смерти мистера Гейбла…

Тут он на секунду умолк и сделал нетерпеливый жест рукой, словно обнимая весь мир, в котором она просуществовала тридцать пять лет, и не только обнимая, но как бы видя его весь, разом. Из этого жеста словно возникли воспоминания о Холокосте, навеянные затрепанными дешевыми книжками, купленными в букинистических магазинах; о еврейской стойкости и страданиях, казалось, даже в страданиях они не теряли своего красноречия; воспоминание о затхлом запахе, пропитавшем калифорнийскую лечебницу для душевнобольных, убежище ее матери. На нее нахлынули сразу все воспоминания о несчастной личной жизни, но теперь они имели не больше значения, чем очередной предложенный ей сценарий.

— …и вы тоже сможете взглянуть на свои страдания как на документальный фильм. Потому что все остальные будут смотреть на них именно так.

— Документальный фильм? Какой еще фильм?

— Пресс-конференцию будут снимать и записывать. Не только мы, но и средства массовой информации. А потом посмотрим, что можно из этого выжать. Соединим куски, получится весьма ценный документ. — Видя, как Блондинка Актриса негодующе закачала головой, Ролло Фрюнд продолжил еще более пылко: — Мисс Монро, вы имеете полное право скрыть свои истинные чувства. Ведь что есть наша жизнь, как не стремление придать ей некую форму?..

Норма Джин была слишком смущена и растеряна, чтобы возражать. Лишь смотрела на своего старого друга Отто, который никогда не был ее любовником, ни даже настоящим другом. Просто он олицетворял все, что осталось у нее от дней юности. И вот наконец она произнесла голоском Мэрилин, тихим, почти неслышным:

— О, понимаю. Вы так убедительно все изложили. Я сдаюсь.

4

Но что все же было в том нарядном конверте с сердечками?

Увидев, как исказилось ее лицо, Ролло Фрюнд быстро выхватил конверт из рук Блондинки Актрисы.

— О, мисс Монро… Извините.

Там лежал квадратик белой туалетной бумаги, на котором крупными черными буквами, похожими на следы экскрементов, было выведено всего лишь одно слово:

Мой дом. Мое путешествие

Сцена должна быть хорошо освещена. Все, что вне сцены, есть безответная тьма.

Из «Настольной книги актера» и «Жизни актера»