Блондинка. Том II

А на этих ваших занятиях по рисованию есть мужчины — натурщики? Так порой шутливо спрашивал он, но поглядывал при этом искоса, что означало, что он вовсе не шутит. Тут главное не попадаться, не спешить отвечать не раздумывая. И она отвечала в духе Лорелей Ли, чем всякий раз доставляла ему удовольствие. Во всяком случае, он смеялся утробным лающим смехом.

— Господи, Папочка! Знаешь, я как-то даже не заметила!

Ее завораживали и пугали женщины-натурщицы.

И она часто просто смотрела на них, забыв о том, что надо рисовать. Рука с зажатым в ней углем замирала, прекращала легкие волнистые движения. И не раз эта хрупкая черная палочка крошилась и ломалась в ее пальцах. Иногда приходили молодые натурщицы, но чаще всего нет. Одной женщине было, должно быть, под пятьдесят. И среди них не было ни одной красавицы. Даже тех, кого принято называть хорошенькими, не было. Они приходили без макияжа; волосы не уложены, а зачастую даже не расчесаны. Глаза смотрели скучно. Похоже, им были совершенно безразличны дюжины взирающих на них студентов. А возраст самих «студентов» варьировался от чуть ли не детского до старческого, и все они обступали натурщицу со всех сторон и пялились на нее с неподдельной искренностью и любопытством бездарей. «Словно нас здесь нет. А если и есть, тоже ничего не значит».

У одной из женщин-натурщиц были толстый, сильно выпирающий живот, отвислые груди и жилистые небритые ноги. У другой лицо сплошь состояло из острых углов и глубоких морщин и походило на тыкву, приготовленную к Хэллоуину;[20] к тому же кожа у нее была странного морковного отгенка, а из — под мышек и в паху торчали кустики жестких волос. Были натурщицы с безобразными ногами, грязными ногтями. Была одна натурщица (она напоминала Норме Джин задиристую девчонку из сиротского приюта по имени Линда), у которой на левом бедре красовался буро-коричневый серповидный шрам длиной, наверное, дюймов в восемь. Ее потрясал сам факт, что такие непривлекательные женщины не только осмеливаются снимать с себя одежду перед посторонними людьми, но и, похоже, не испытывают ни малейшего дискомфорта или смущения оттого, что их так пристально рассматривают. Она ими восхищалась! Нет, правда! Но они редко заговаривали с кем-либо в студии, за исключением преподавателя. И почему-то избегали смотреть людям прямо в глаза. Даже не глядя на часы, они всегда точно знали, что пришло время перерыва или перекура, и тут же набрасывали свои жалкие мышиного цвета халатики, совали ноги в жалкие потрепанные шлепанцы и быстро и с самым вызывающим видом выходили из комнаты.

И если даже кто-либо из натурщиц или студентов знал, что эта застенчивая молодая белокурая женщина, которую преподаватель представил всем как «Норму Джин», на самом деле не кто иная, как Мэрилин Монро, виду они не подавали. Им было плевать! (Нет, время от времени они все же поглядывали на нее, исподтишка. Она ловила на себе их взгляды. Цепкие, как рыболовные крючки, правда, впивались они в нее ненадолго. Какие же ледяные глаза! Норма Джин ни разу не осмелилась улыбнуться в ответ.)

Однажды после занятий Норма Джин набралась храбрости и подошла к молодой женщине со шрамом (чье имя, разумеется, было вовсе не Линда) и спросила, не желает ли та выпить с ней чашечку кофе.

— Спасибо, но мне надо домой, — пробормотала натурщица, избегая смотреть в глаза Норме Джин. И направилась к двери с уже зажженной сигаретой в руке. Что ж, тогда… может, ее подвезти? — Спасибо, но за мной заедут. — Норма Джин улыбалась ослепительной улыбкой Мэрилин, которая всегда производила впечатление. Но в данном случае улыбка не помогла. И она подумала: А ведь она и есть Линда. И прекрасно, черт возьми, знает, кто я такая. Кто я сейчас и кем была тогда.

Стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, Норма Джин заметила:

— Просто я хотела сказать, что в-восхищаюсь вами. Нет, правда. Ну, что вы н-натурщица и все такое.

Женщина выпустила густую струю дыма. На ее простоватом замкнутом лице не было заметно и тени иронии, но сам этот жест, этот дым, выпущенный в сторону Нормы Джин, как бы подразумевал иронию и пренебрежение.

— Вот как? Что ж, очень мило.

— Потому, что вы очень храбрая.

— Храбрая? С чего это вы взяли?

Норма Джин колебалась, улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. То было чисто рефлекторное движение Мэрилин, это милое и чувственное растягивание губ в улыбке. И оно мало чем отличалось от генетически запрограммированного рефлекса новорожденного, который улыбается милой и нежной улыбкой, преисполненной надежды. Улыбкой, которая, казалось, так и говорила: люби меня.

— Да с того, что вы даже не хорошенькая. Совершенно нет. Вы уродливы. И тем не менее снимаете одежду перед незнакомцами.