Блудный бес

Когда жнеи заметили приближающуюся к ним подводу, смех разом оборвался. Слышался только шелест соломы да перешептыванье, ретиво жнущих, девок. Шендер Фикс отлично знал, что скрывается под этим напряженным молчанием. Хохотуньи ждали одного: как и что скажет им проезжий. Можно ли будет потом вдоволь посмеяться над ним, если он как-либо неловко скажет «бог-помощь», или, если проедет молча, тут же всласть изругать его вдогонку. Потому Шендер Фикс приготовился. Он сел на грядку телеги молодецки, на отлет; сбил на затылок свою запыленную фуражку и, стегнув как следует лошадь, фертом подъехал к полосе.

— Поможи, боже! — зычно крикнул он.

И вдруг из-за стены ржи, вместо обычного скромного ответа, чей-то звонкий голос лукаво переспросил:

— Полежим, може, говоришь? А ну, давай полежим!

И при дружном смехе остальных жней, над по́статью ржи поднялась рослая, пригожая молодица.

— Чего глядишь, борода? Бросай свои горшки-миски! — задорно крикнула она, давясь от смеха и оглядываясь на товарок.

Чернобровая, румяная, она были так хороша, что Шендер Фикс в первую секунду даже немного опешил. А потом быстро схватился и в тон ей так же шутливо ответил: — Солнце низко. Боюсь: всю посуду обросишь!

Но молодица не слышала его ответа — она уже пела, притопывая по жнивью:

Не веди меня по поженьке,Веди меня по дороженьке!..

Глядя на нее, все жнеи полосы бросили жать. Более молодые — хотя и поднялись, но еще конфузились и делали вид, что продолжают работу: усердно крутили вязло. А остальные бесцеремонно разглядывали проезжего и перекидывались между собою замечаниями по его адресу.

Если бы солнце стояло хоть чуть повыше на небе, Шендер Фикс, в самом деле, остановился бы побалагурить. Но ему приходилось спешить и он мог лишь придержать лошадь, чтобы подольше полюбоваться на эту бойкую плясунью. Он ехал шагом вдоль широкой полосы, обернувшись и глядя назад. — Ну, и девка, цукер, а не девка! — не вытерпел, с восхищением сказал Шендер Фикс.

— Гануля, Гануля, чуешь! Тобой поливник интересуется! — прыская со смеху, закричала из одного конца постати в другой какая-то курносая жнея. Но Гануля ничего не слышала. Она продолжала петь, притопывая:

Хоть ты меня на межи положи,Тольки мойму мужику не скажи!

* * *

От ковалихи — все лихо

Поговорка

Эта черноглазая хохотунья не выходила у Шендера из головы даже на следующий день. Еще в тот же памятный вечер, проезжая через имение, Шендер Фикс подробно разузнал о ней. Оказалось что Гануля жила на хуторе неподалеку от имения со своим глухонемым мужем-кузнецом, который только весной снял хутор в аренду у пана.

Крестьянин, рассказывавший Шендеру Фиксу о кузнеце и его жене, не хвалил Ганулиной жизни.

— Какая там у нее может быть жизнь с немым? Одним словом, сказать — испортил коваль посуду! И это замечание рассказчика еще более подзадорило Шендера Фикса: ему хотелось во что бы то ни стало увидеть Ганулю еще раз.

Шендер Фикс нарочно не торопился объезжать намеченные деревни. Он хотел сделать так, чтобы, возвращаясь домой, завернуть на хутор к кузнецу. Шендер Фикс твердо рассчитывал, что застанет Ганулю дома — завтра был праздник, Петров день. И Шендер Фикс не ошибся.

Не успел он въехать на двор хуторка, как тотчас же увидел Ганулю. Она стояла на крыльце, глядя, на кого так свирепо брешет их цепная собака. Увидев Шендера Фикса, Гануля сразу узнала его.

— Что, купец, за новыми песнями к нам, или, может, еще за старые расплачиваться? — снова шуткой встретила она поливника.

Отдохнувшая и принарядившаяся, она была сегодня еще привлекательнее, чем на жниве.

— А разве Шендер Фикс когда-либо отказывался от платы? — весело ответил он, слезая с телеги и привязывая лошадь.

Затем Шендер Фикс проворно достал из своей поклажи самый лучший шерстяной платок и, покручивая усы, пошел к крыльцу.

— Ну, вот Шендер Фикс и платит! Носи на здоровье! — сказал он, протягивая изумленной Гануле дорогой подарок.

— Что ты, купец, что ты смеяться надо мной вздумал? — удивилась Гануля.

Но все-таки взяла платок, развернула его и, увидев красные розы по желтому полю, даже зажмурилась от удовольствия.

— Ох, да и пригожий какой!

— Пригожее только пригожему и дарить! — скромно ответил Шендер Фикс, не отводя глаз от ее дебелых плеч.

— Ну, что ж мы стоим? Пойдем в хату! — пригласила Гануля.

Она усадила Шендера Фикса на лавку под образа, а сама взялась перед маленьким, в жестяной оправе, зеркальцем примеривать платок.

Красные розы по желтому полю, как нельзя лучше шли к черноглазой и чернобровой Гануле. И она с удовольствием набрасывала платок на плечи, то так, то этак, любуясь собой. А затем, не переставая кокетливо глядеться в зеркальце, спросила:

— Ну, что сам-пан, мольчишь? Разве плохо, скажешь? Прямо — Шейна-марейна, не правда? — желая как-либо подделаться под разговор Шендера Фикса, сказала она.

Шендер Фикс не сомневался в ее красоте. Он был озабочен другим.

— А что ж я хозяина не вижу?