Так что она находится в процессе самовосстановления, включающем в себя: перестройку нашей субсхемы (мира) путем изменений в линейном
Таким образом, побочная информация от гнозиса состоит из растормаживающих посланий (инструкций), основное содержание которых уже нам присуще – т. е. всегда было в нас (Платон первым заметил, что обучение есть форма припоминания).
Древние обладали техниками (таинствами и ритуалами), широко использовавшимися в греко-римских мистериальных религиях, в том числе в раннем христианстве, с целью вызвать возвращение памяти, главным образом ради ее восстановительной ценности для индивида: однако гностики и Мани верно видели онтологическую ценность этого процесса и для того, что называли Самим Божеством (т. е. для целостного бытия).
(Примечание: в то время как такие «просветленные» духовные лидеры, как Зороастр, Мани, Будда или Илия, могут рассматриваться как «приемники» мудрости целостного бытия, Христос, по-видимому, является настоящим «терминалом» этого компьютероподобного бытия: он не говорил от его имени – он и был им. «Был» здесь означает «представлял его в микроформе».)
Я едва не стал искренним орудием заговора, состоящего из меня самого.
Общество Джона Бёрча[241]
искренне стремится спасти страну от Общества Джона Бёрча – от самого себя.Прототип: Пух и Пятачок ходят по следу Буки вокруг дерева круг за кругом. Следов все больше и больше.
Я взорвал собственный дом и забыл об этом[242]
. Но почему забыл? Думал, что у меня есть враг, потому что не мог встретиться лицом к лицу с мыслью, что я параноик, т. е. спятивший. Я взорвал свой дом, чтобы убедить себя, что я нормален. Любой, кто бы пошел на это, действительно совершенно спятил. Поэтому, как только те, кто думал, что я воображал слежку за собой, увидели взорванный дом и поняли, что я куда более чокнутый параноик, чем они подозревали.Теперь их параноидальные подозрения обо мне растут. Я чувствую их параноидальные подозрения, слышу и т. п.
Почему вечно всего не хватает? Потому что люди все собирают и прячут. Зачем собирают и прячут? Да потому что всего не хватает.
Все мы изолированы, все подозреваем друг друга, все пытаемся понять, что происходит, что это значит, кто за этим стоит? Кто наш враг? Но понять, что происходит, не можем, и это перегружает наш мозг, перегревает сознание: мы быстро истощаемся и перестаем вообще что-либо понимать. А враг по-прежнему не виден. Окончательно запутавшись, мы начинаем действовать неэффективно, бесцельно. Другие, заметив наше странное поведение, спрашивают, что это мы затеяли. Да в сущности, ничего – просто тщетно пытаемся понять переутомившимися мозгами, что затевают другие, но их поведение все более и более ставит нас в тупик. Каждый из нас предполагает: остальные-то точно знают, что делают! И зря. Нас спрашивают: что это ты делаешь? Мы не можем дать внятного ответа, потому что сами не знаем; но отсутствие связного ответа убеждает других, что мы лжем, а единственная причина лгать – в том, что мы в самом деле заняты чем-то таким, что стоит скрывать. Это подтверждает их страхи и недоверие, и они начинают еще настойчивее нас допрашивать. Вот ложная посылка: если кто-то что-то делает, то знает зачем, а если не может объяснить – значит, лжет, скрывает что-то дурное, возможно, скрывает, что хочет мне навредить. И каждый из нас все больше и больше запутывается, тратит все больше времени, все больше утомляет и истощает собственный мозг, допрашивая других, таких же запутавшихся, как он сам, из ошибочного убеждения, что им-то понятно, что происходит. Да ничего не происходит, и никто ничего об этом не знает! И никто ничего не скрывает – разве только то, что ничего уже не понимает и хочет уйти домой.