Чтобы получить решение Б (которое сработает), ум опирается на остаточное решение А (не сработавшее), так что в основе решения Б лежит некий фантом решения А. Поначалу ум, удивленный новой проблемой, создал решение А и допустил ошибку, но затем возвращается в прошлое и переделывает А на основе нового знания, полученного в результате этой ошибки. Выходит, на каком-то уровне мозг знает о решении А, и его мышление бикамерально[262]
. Та часть мозга, что приняла решение А и знает о его последствиях (о том, что оно не сработало и почему), сообщает об этом сознательной части мозга, работающей над новым решением; так ум становится сам себе наставником, вещая к самому себе из некоей призрачной сферы, где решение одновременно и есть, и его нет. Ум расщеплен – и все же не расщеплен, ибо обе его части работают ради общей цели. Скорее, он разделен на отсеки. Поэтому никакого рационального поиска решения Б не происходит: для рациональных рассуждений нет места, их заменяет уверенность, не подкрепленная последовательной логической цепочкой. Ум не совершает аналитических шагов. Чтобы прийти к решению Б, ему не нужно думать. Размышления происходили в той сфере или колее, которая сейчас оставлена: когда эта сфера стирается – вместе с ней стираются и размышления, остаются только двигательные и речевые центры. Приходя к решению Б и выполняя его, ум становится собственным инструментом, собственной покорной машиной.Можно сказать и иначе: во время решения А ум был причиной, так что ему приходилось мыслить, но, когда он возвращается в прошлое, чтобы все переиграть и применить решение Б, мысль ему заменяет знание о решении А и его последствиях. Можно сказать и третьим образом: допустим, нормальный человек хочет узнать, что написано в Книге Деяний Апостолов. Ему нужно взять книгу и прочесть. Но этот метаум просто знает содержание Деяний (если знает на каком-то временно́м отрезке – знает всегда). Откуда знает? Обнаруживает, что сам ее написал, и читает. Потом сверяется с имеющимся у него экземпляром, удостоверяется, что это действительно Деяния. Но где, когда и как она изначально вошла в его ум? На это ответа нет: явилась из ничего, без причины. Причинно-следственная связь устранена, осталось только следствие. Метаум в своей конечной точке зависит от метаума в начальной точке, который ничего не знает прямо, только косвенно, так, как персонажи Беккета догадываются о существовании других людей.
Если он обнаруживает Деяния или материал, основанный на мыслителях-досократиках, в собственных романах, то должен предположить, что его собственное первичное эвристическое сканирующее устройство впитало в себя эту информацию обычным путем, но затем эта колея была стерта, хотя в ныне существующем метауме остались ее следы. Из того, что знает то, что ему знать не следует (если можно так выразиться), он может сделать определенные выводы об изначальном «сканировании», нормальном потреблении информации. Он получает не больше информации, чем любой другой, но умеет применять ее ретроактивно – в этом его преимущество.
Итак, по существу, эта теория о возможности взрывать время заменяет теорию, выдвинутую здесь мною ранее, – что мы мертвы и об этом не знаем; по-видимому, я хочу сказать, что
Но способность взрывать время открывает перед нами детерминистическую систему как нечто несуществующее, фиктивное. Как можно обладать такой властью и при этом быть фикцией? Ее власть стоит на невежестве, которое она же и производит, на сокрытии истины, а также на том, что человек является (в области восприятия и памяти) линейным существом. Суть в том, что порабощенный не может разглядеть поработившую его машину: она лишает его важнейшей информации. Вокруг него бушуют потоки информации, однако он буквально не может их разглядеть. Однако эта информация его программирует. По-видимому, цель этой машины – в поддержании структуры космоса, но за счет благополучия и жизни отдельных живых индивидов.