Блуждающий огонек

— Дева Мария! — резко поднявшись, мадам Канижай запахнула пеньюар. — Вы сведете меня с ума обе.

— А чем виновата я? Может быть, ты наконец проснешься и поймешь, что у нас неприятности? Утром здесь будет исправник. И если нам не удастся уехать до того, как обнаружится побег, то придется объяснять, почему мы возим с собой эту преступницу.

«А ведь у Драгомира даже мысли не возникло о том, что мне придется отвечать за последствия, — угрюмо подумала Катя. — Ни единой мысли».

И произнесла вслух:

— Я не преступница.

— Помолчите, барышня! — отмахнулась от нее баронесса. — Вы уже натворили столько, что лучше не вмешивайтесь, пока вас не спросят. Я начинаю жалеть, что взяла вас с собой.

Этого гордость Кати перенести не могла.

— Я бы ушла сию минуту, чтобы не обременять вас своим присутствием. Но я останусь для того, чтобы объяснить исправнику, что вина полностью на мне, а вы ни в чем не замешаны.

— Я не думаю, чтобы исправник осмелился обвинить меня в чем-либо, — отозвалась баронесса. — А что касается вас, вы никуда не уйдете. Раз я дала обещание отвезти вас в Москву, я его выполню.

— Габриэла, — не выдержала Оршола, — и ты говоришь это после всего того, что я тебе рассказала?

Габриэла пожала плечами:

— Я, собственно, не вижу здесь состава преступления, Оршика. Мне чутье с самого начала подсказывало, что наша гостья не оставит на произвол судьбы своего друга-цыгана. Если на то пошло, я даже могу ее понять. А когда мы наконец приедем в Москву, я отвезу ее в дом Шехонских, и там выяснится, — та ли она, за кого себя выдает.

— Если она не сбежит по дороге с нашими вещами, — буркнула Оршола.

Катя вспыхнула, но вместо нее ответила Габриэла:

— Вот и следи за ней вместо того, чтобы утыкаться в книгу. А теперь — спать. Не о чем говорить больше.

Но Катя привыкла к тому, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней.

— Дамы, — с холодным достоинством произнесла она. — Утром, когда все выяснится, мы расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой. Не стану спорить, я причинила вам много ненужных хлопот, за что прошу прощения. Но терпеть незаслуженные оскорбления, которым вы меня подвергаете, я не собираюсь ни в каком случае.

Габриэла бросила на девушку иронический взгляд:

— Голой будете ковылять по дороге?

Катя надменно откинула голову:

— Это мое дело.

Не слушая ее, баронесса задула свечу и вновь вытянулась на тюфяке.

— Все, довольно, не хочу больше ничего слушать. Ложитесь спать.

Оршола молча легла на свою лавку и, закутавшись в одеяло, отвернулась к стене. Помедлив немного, и Катя вернулась в свою постель.

Но сон не шел. Судя по тому, как ворочались и вздыхали ее спутницы, не спалось и им. Должно быть, боятся, что она обчистит их, пока спят, зло подумала Катя. Вся во власти оскорбленной гордыни, она не чувствовала ни малейших угрызений совести из-за того, что втравила баронессу и ее дочь в неприятную историю. Обвинения в воровстве и самозванстве погребли под собой воспоминание о доброте мадам Канижай. Увы, Катя еще не знала тогда, что Габриэла и ее дочь — отнюдь не единственные люди, которым ей придется доказывать, что она и вправду княжна Шехонская…

И что же теперь? Если побег Драгомира обнаружится до их отъезда, — а скорее всего, так и будет, — мадам Канижай, возможно, уже не станет возражать против того, чтобы передать ее в руки правосудия. В глубине души Катя понимала, что баронесса до этого не опустится, ведь она обещала отвезти ее в Москву, но кто знает, как сложатся утром обстоятельства? Быть может, чем покорно ждать почти неминуемого ареста, разумней улизнуть сейчас, пока есть возможность?..

При этой мысли спина Кати вновь покрылась холодным потом. Одна, ночью, на безлюдной дороге? И куда ей идти? До Москвы теперь ближе, чем до Новгорода, но надеяться добраться туда пешком и в одиночку, было немыслимо, Катя это понимала.

Но сейчас или утром, ей все равно придется уйти, как она гордо пообещала. А что дальше? Снова искать попутчиков, терпеть унижения и необоснованные подозрения? Если даже мадам Канижай, при всем ее великодушии (а то, что она ведет себя на редкость великодушно, Катя вынуждена была признать) отнеслась к ней с недоверием, то что говорить о других? Да и найдутся ли эти другие?

Впрочем, можно было обратиться за помощью в один из монастырей или церковь, вряд ли ей там откажут. Ссудят какую-нибудь одежду и найдут провожатого, хотя бы на крестьянской телеге. Но при мысли о том, что любой, к кому она обратится, неизбежно примет ее за нищенку или воровку, Катю затрясло. После всех пережитых за последний день унижений, ее и без того уязвленная гордость возмутилась одному предположению, что ей придется ПРОСИТЬ О ПОМОЩИ.