Боевые асы наркома

Он не был стариком, по глубоким горьким морщинам, по тоскливым глазам и седине в волосах было понятно, что человек не столько стар, сколько исстрадался, глядя на чужое горе, на чужую боль. Может быть, даже смерть, смерть близких людей, их страдания. Максим сразу проникся к этому человеку симпатией. Человек, способный понимать, чувствовать боль других, всегда симпатичен, близок тебе, даже если вы не знакомы и не обмолвились ни словом.

– Я умираю, доктор? – спросил Максим, с удивлением чувствуя равнодушие в собственном голосе.

– Нет, – покачал доктор головой. – У вас сломаны ребра, видимо, сотрясение мозга. Я забинтовал вам грудную клетку, чтобы зафиксировать ребра. Я боялся, что имеется и внутреннее кровотечение. Когда человека пинают, часто лопаются внутренние органы, лопаются сосуды. Да и сломанное ребро могло проткнуть какой-нибудь орган. Пока у меня есть основания полагать, что ничего страшного не произошло. Я бы сказал так: вы живы, пока не собираетесь умирать. Увы, так часто бывает, что человек живет лишь надеждой. И когда он ее теряет, то умирает. Ему просто незачем жить.

– Мне есть для чего жить, доктор, – ответил Максим, – но я чувствую, у меня осталось мало сил.

– Главное не в том, что вы чувствуете силу или нет, – ответил доктор и грустно, беспомощно улыбнулся: – Сила в вере.

– Я не верю в бога, – качнул Шелестов головой.

– Не важно. Не обязательно верить в бога. Верьте в солнце, в себя, в судьбу, в любовь своей женщины, в светлое будущее, в политического лидера. Не важно, в кого и во что. Вера питает и помогает жить.

«Да, – подумал Максим, закрывая глаза. – Верить. Мне вот показалось, что я Буторина видел, что он проходил мимо. Это тоже надежда, в это тоже можно верить. Если это не сон и не бред. Если Виктор не в таком же положении, как и я, если он проник в руководство местного ОУН, тогда он найдет способ, чтобы вытащить меня отсюда. Вот в это и буду верить. Верить и беречь силы. Я буду хитрым и изворотливым. Я не дам себя убить. Меня потому еще и не убили, и не искалечили, что не понимают, кто я такой, и побаиваются перегнуть палку».

Сосновский вошел в комнату вместе с двумя бойцами, нервно вытиравшими лоб, и швырнул на стол пустой автомат. Он снял армейскую немецкую фуражку, промокнул лоб белоснежным платком и, аккуратно свернув его, сунул в карман кителя.

– Что стоите? – удивленно и даже возмущенно посмотрел он на бойцов и кивнул в сторону мужчины с глубокими залысинами на висках: – Докладывайте! А вы, я так понимаю, их командиры? Ну, да ладно, выслушайте своих бойцов, а потом мои пояснения. Времени мало, а успеть обговорить нужно многое.

Михаил хорошо умел, долго тренировался и достиг почти совершенства в умении говорить по-русски с немецким акцентом. Но то, что Сосновский провернул сегодня один, без привлечения бойцов советских партизанских отрядов или националистического подполья, должно было добавить ему веса побольше, чем немецкий язык или немецкая форма. Отнестись к тем документам, что он забрал у мертвого немецкого агента, можно по-разному. Все зависит от ситуации. И эта ситуация должна быть однозначной и недвусмысленной, она должна просто отвергать все сомнения.

Сосновский выследил одного из руководителей ОУН под псевдонимом Палий. Тот ездил под охраной четырех бойцов. Пятым был водитель. Всего было две легковые машины, и Палий часто ездил по различным населенным пунктам Харьковщины, встречаясь со сторонниками и руководителями ОУН на местах. Он, судя по всему, в харьковской ячейке был теоретиком, своего рода комиссаром, ответственным за политику и идеологию. Особыми сведениями он не обладал, большой ценности собой не представлял. Он, видимо, даже не знал мест расположения отрядов и баз УПА под Харьковом. На встречи не он приезжал к боевикам, а их представители приезжали в условленное место.

Место для засады Сосновский выбрал в двух кварталах от здания, где располагался штаб ОУН. Два разрушенных дома по краям улицы, ясный день, когда не видно разожженного огня или легкого дымка от костра. В таких условиях можно сделать многое. И самое главное, издалека видно, что едут нужные машины. Михаил засекал время. У него получалось, что машина от старой водонапорной башни до нужной точки на улице доезжала, лавируя между развалинами, за восемь минут. Длину бикфордова шнура он подобрал уже практически.

Сегодня случилось то, чего никак не ожидали Палий и его охрана. Наверное, и товарищи по штабу тоже не думали, что именно Палий станет объектом для чьего-то нападения. Это было самое слабое место во всей операции. Кто-то ведь мог сообразить, что нападение произошло на самого безобидного и никому не нужного в движении ОУН. Хотя на этот счет у Сосновского были свои соображения.