Боевые паруса. На абордаж!

Утренняя Севилья словно родилась заново: воспоминания о ночи лежат в приречных кварталах. По улицам ходит зоркая стража, тюрьма – полней вечернего. Город спокоен, публика гуляет по площади между Алькасаром и Биржей. О размахе ночных событий напоминают только тяжелые шаги патрулей, но в тишине, что наступает за спинами стражей, рождаются песни и легенды. О людях, умерших за веру и короля и давших звону крючкам-судейским – без сомнения. Но и о двух астурийцах, не бравших взятки, тоже! Иногда смерть и поражение приносят не меньше славы, чем победа, а юности свойственна забота скорее о бессмертии, чем о жизни.

Алькальд-недоучка, заступая в первый патруль, оборачивается к опытному альгвазилу и спрашивает не без робости:

– Сеньор Эррера, вы ведь с ними служили? А дона Диего даже и учили… Я хочу стать таким же!

И человеку, который остался жив, отчего-то становится стыдно.

Ночные существа бросаются на пламя раз за разом, храбро, упорно и глупо. И все-таки, хоть на мгновение, но крылья заслоняют свет, порождая на потолке пляшущие тени.

Взмах крыльев – в доках поубавилось воровства, а сами они, рассчитанные на небольшие длинные суда, примут вместо бесполезных в Атлантике галер быстроходные корсарские парусники. А былых дармоедов – под Барселону. Там и от гребных будет толк.

Взмах крыльев – пуля убийцы прошла мимо его, Антонио, груди. В плечо храброй девушки, прятавшейся под судейской мантией.

Взмах крыльев – бесстрашный судья успевает собрать достаточно показаний, чтобы можно было рухнуть с ними на колени перед лицом короля, требуя правосудия.

Вот только цена – жизни.

Аргус и Немезида порта – а заодно их жена и мать. А что удастся сделать? Верней всего, главный виновник, глава организации, некогда выкормившей Гардуну совершенно открыто, а теперь использующей для тайных дел, отделается покаянными словами, а потом вновь нарушит королевские приказы, так бывало не раз. Но, даже если жалобы адмирала и королевского советника Севильи станут последней каплей в чаше королевского гнева, – человеку, которого им удастся обвинить в потакании убийцам, доведется всего лишь проститься с должностью.

Жалкая месть, но хорошо, если и эта получится.

Адмирал еще не знает – получится! Бумаги вызовут королевский гнев, и Четвертый Филипп на недельку превратится во Второго. И впервые за историю испанской инквизиции ее глава увидит упертый в него всемогущий королевский палец. Услышит слова помазанника.

«Ты отрешен. Это сказал Я, Король».

Jo, el Rey. Слова, превращающие письмо – в королевский указ, а речь усталого рыжеватого человека – в повеление, которое в королевствах сих оспорить может разве Царица Небесная. И человек, мгновение назад находившийся на вершине могущества, превращается в простого священника, да еще и опального.

Протестовать инквизиция не решится, а король запомнит успех. Увы, военные неудачи скоро вновь отвлекут Филиппа от всяких прочих забот. И неустроение в одном из важнейших ведомств государства сохранится[23]…

А еще адмирал Исаси не знает, что на палубе флейта, идущего в караване flota de Indias восьмым, стоит угловатая девица в богатом, но старомодном наряде. В короткой косе алая лента, брови сомкнуты в чаячей профиль, на лбу – вертикальная складка, которая уже никогда не разгладится.

Она солгала королевскому советнику и другу отца. Она знает, что вернется. Сколько бы лет ни прошло, однажды на землю Испании снова ступит нога Немезиды, уже не портового масштаба. Она подрастет. Поднимет голову вровень с вражескими, а то и повыше. И уж тогда поквитается сполна!

Впрочем, до этого дня очень далеко. И о том, что ей придется преодолеть, прежде чем вернуться домой, мы расскажем в следующих частях нашей книги.

Часть 2

Рысь из Ла-Веги

История первая,

в которой вдруг выясняется, что уличные судьи страшны и на морских волнах

Яркое небо дальних морей, нежная зелень воды, что ласкает борта. Идиллия! Никак не верится, что вчера над головами простирались низкие своды туч, и черные руки бешеных волн пытались выхватить неосторожных с палубы, а лучше – пробить борта и поглотить всех разом. Деревянная крепость выстояла – для того ее и строили, подгоняя доску к доске, на верфях Саардама. В меру длинный, в меру пузатый, с парусами, настолько простыми в обращении, что позволяют обойтись пятью матросами на мачту – почтенный флейт, хребтина атлантической торговли, при добром капитане и команде не боится никакого шторма. Не вина голландских корабелов, что ошибки и невезение случаются, а неопытный экипаж не успел взять рифы и убрать лишние паруса перед внезапным шквалом. Две мачты из трех рухнули под напором стихии – зато по левому борту показалась земля, увидев которую, капитан принялся цедить сквозь зубы богохульства.