Молодой парень наклонился над сжавшимся Ксением. Одежда в пыльных следах подошв, через руки, прикрывающие лицо, медленно просачивается кровь. Сначала охранник вызвал по рации на кладбище скорую и наряд полиции. Потом обратился к Кирееву.
— Вы как, в порядке?
У Ксения побежали слёзы. Больно. Один раз ударили ботинком по лицу. Оно онемело, бежит кровь. Он потрогал нос рукой и чуть взвизгнул от боли. Еретик лежит сейчас беспомощный, словно ребёнок. Какое унижение. Он плотнее прикрыл лицо руками и заплакал. И как бы Ксений ни старался, любому, кто сейчас окажется рядом, будет слышно, как он подвывает и всхлипывает от боли, физической и душевной.
Киреев не заметил, сколько прошло времени. Появились несколько врачей, которые сначала осмотрели вырубленных электрошокером. Потом уже помогли подняться Ксению, выдали несколько салфеток и повели к карете скорой помощи. Где-то рядом молодой охранник четко и подробно рассказывает полиции, что произошло. Единственное, что Киреев услышал сквозь завесу головной боли, это слова кого-то из полицейских:
— Как только пострадавший сможет, привезите его в отделение.
***
Безмолвный зал Парламента вздрогнул. Одни в изумлении открыли рты, другие схватились за головы, третьи за сердце. Пошел шёпот, тихая агония возгласов «как же, Создатель?». Окутанная золотистым сиянием Богородица подняла руку. Зал смолк.
Стал слышен плач. Сдавливаемый, тихий плач взрослых мужей Религии. Словно дети, которых неожиданно строго ругает отец, сановники плачут перед Богом. Почти всем из них за пятьдесят лет, большинство седы. Но слова, вылетающие из уст Богородицы, ранят их в душу.
С тех пор, как Создатель стал являться в мир, он рассказал, что нет Рая и Ада, которыми пугали все религии в посмертии. Весь мир суть Бог. Но любовь мира к Нему так велика, что париям жить непросто. Если еретиков он приказал не трогать, как рождённых иными, то любившие, но предавшие, отмеченные его гневом, вымывались из общества, как инородные клетки из организма. В средние века их убивали, порой жестоко, в современном мире их лишали работ, пенсий, друзья и родственники отворачивались от них, либо разделяли эту долю. Но даже если это будет не изгнание из общества, то одно чувство, что ты попал под его гнев, может свести старого сановника, отдавшего жизнь Религии, в скорую могилу.
Отец Иоанн на правах устроителя Синода дал команду идти от низа к верху по рядам от правого к левому сановнику. Он стоит и смотрит на идущих братьев, иногда, забываясь, прикладывая руку с Символом к сердцу. Молчаливый, скорбный, послушный строй спускается по широким лестницам к трибуне, где стоит окутанная сиянием носительница Бога. Имамы, святые отцы, верховные жрецы и носящие десятки других титулов, сохранённых в память о культурных корнях, подходят к ней, говорят и еще медленней, кто-то еле передвигаясь, возвращаются на места, поднимаясь по боковой лестнице зала.
Воздух замер. В томительном ожидании идут минуты, пока все делают выбор. Последним подошел отец Иоанн. Ему показалось, что поток сияния из глаз Марии повернулся в его сторону, смотрит в его глаза.
— Создатель. Я служил тебе верой и правдой, — голос надрывается, дрожит. — И если я не оправдал твоих надежд, если я служил недостаточно хорошо, был честолюбив, то лучше накажи меня гневом своим. Я служил тебе всем сердцем.