После всех дел они вернулись в палатку. Марк как раз вышел из своего отсека:
— О, вы уже прогулялись… — он целомудренно попытался найти синоним, но не вышло. — в туалет?
— Угу. Вот теперь ты сходишь с ней и почистишь зубы.
— А ты?
— А я — позже.
— Доброе утро, дядя Марк!
— Доброе утро, милая. Ну, иди, возьми зубную щётку и мы с тобой отправимся.
Девочка весело побежала к своему отсеку. Едва она вошла в него, как Марк повернулся к жене.
— Её родители…
— Нет.
— Ох.
— Не начинай.
— Не я ввязался.
— Говорю, не начинай.
Она пошла в свой отсек, не слушая дальнейшие слова мужа. Всё она сама понимает, что зря согласилась. Будут надеяться, что сегодня они приедут. А сейчас лучше сходить и покурить, пока девочки нет рядом. Не хочется показывать дурной пример ребёнку.
***
Ксений стоит в подъезде с зелёными стенами перед массивной на вид металлической дверью. Тёмно-коричневая краска местами постёрлась и облетела, обнажив серебристое нутро. Над глазком прикреплены пожелтевшие пластмассовые цифры, составляющие номер тридцать восемь.
Киреев пришёл к своему учителю Тимуру Михайловичу Ведунову. Тот самый человек, кто помог сделать первые шаги на пути еретика. В левой руке Ксения небольшой и аккуратный кожаный чемоданчик, немного старомодный, но практичный. В нём бельё, носки и одна свежая рубашка, на несколько дней ему хватит, документы и место под Оружие.
Звонок режет слух звуком ржавой бормашины. Наставник знает о визите ученика, так что, несмотря на раннее время, Ксений не опасается разбудить старика.
Послышались неспешные шаркающие шаги. Отверстие в глазке на несколько секунд потемнело. Защёлкал метал замков. Киреев насчитал минимум три штуки. Хозяин квартиры толчком приоткрыл дверь, а сам засеменил вглубь жилища, пропуская гостя. Ксений хорошо знает повадки учителя, так что сразу зашёл внутрь и закрыл за собой на замок, который первым попался под руку.
В нос ударил запах одинокой старости. Тимуру Михайловичу уже шестьдесят восемь, семьи никогда не заводил, вся родня отвернулась от него ещё полвека назад. Здоровье у него тоже подкачало, стоит он подсгорбившись, опирается на трость, из дорогого дерева, но зацарапанную за многие годы. Оделся Ведунов, правда, в выходную одежду: любимый чёрный костюм, под ним светло-голубая рубашка без галстука. Худощавый, с лицом, которое было очень красиво и харизматично в юности, но морщины спрятали былую выразительность. Некогда голубые глаза побледнели.
— Здравствуй, Ксений.
— Здравствуйте, Тимур Михайлович.
— Ну, проходи, не стой.
Ксений разулся на старом колючем коврике и пошёл в ближайшую комнату — зал. Ему всегда нравилось это место: все стены заставлены лежащими плашмя стопками книг, почти до самого потолка. Все издания Ведунов собирал придирчиво: его должно устраивать и содержание и внешний вид обложки. Красные, зелёные, синие, бордовые и серые книги с золотым тиснением на корешках сложились в пёструю хаотическую мозаику, создав прекрасную картину, составленную выдающимся умом еретика. Такого даже в музеях Ксению встречать не доводилось. И запах старых книг такой сильный и приятный, что убаюкивает. Посреди зала под низко висящей люстрой стоит небольшой круглый стол, к которому приставлены два потрёпанных годами кресла. В дальнем углу стоит выключенный серый телевизор. У стены напротив — закрытый вход в спальню Тимура Михайловича, в которой даже Ксений ни разу не бывал. На столе аккуратная белая скатерть, настольная лампа, листы бумаги, исписанные и чистые, стакан с ручками. И книга с чёрной обложкой.
Ведунов жестом указал Ксению присесть. Сразу после гостя хозяин дома сам устроился напротив. Старик несколько секунд с улыбкой рассматривал Киреева, после чего начал.
— Ксений. Я всегда говорил, что горжусь, что у меня есть такой ученик.
— Спасибо.
— Ты превзошёл меня во многом. И я вижу некую справедливость, что именно тебе достался шанс, которого все еретики ждали веками. Тебя самого позвали к Богородице, в то время, пока Бог ещё беззащитен. И это Оружие, что досталось хранить мне, я вручаю в твои руки, — Ведунов подвинул книгу поближе к гостю.
Киреев взял её. Обычный томик «Академической истории еретичества», составленный командой авторов со всего света. Первое издание вышло почти век назад и его каждые пять лет дополняют. Толстая и тяжёлая книга. Он раскрыл её. В середине аккуратно вырезаны страницы, повторяя форму вложенного ножа. Старое, древнее оружие, с небольшой гардой и недавно замененной деревянной рукоятью. Пятна ржавчины на клинке. Кажется, он заслуживает места в музее или на помойке. Но только не для еретиков.