Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

Вскоре с пришлыми проповедниками стали спорить наши священники, епископы, церковные публицисты. Был даже переиздан «Православный противокатолический катехизис» 1916 года. Либеральная часть православной и светской интеллигенции, да и симпатизанты Запада в церковной бюрократии начали корить защитников Православия за «косность», «глупость» и «небратолюбие». Однако Патриарх Алексий II услышал скептические голоса и стал весьма жестко разговаривать с ватиканскими посланцами. Критические слова очень громко прозвучали и из уст митрополита Кирилла, многие десятилетия симпатизировавшего Ватикану.

Мы тогда не просто устояли – мы переломили ситуацию в восприятии «католических» миссионеров нашим народом. И уже к середине девяностых их работа захлебнулась. Почему это произошло? Наверное, не только и не столько из-за наших жестких слов. Люди увидели неискренность зарубежных проповедников, их внутреннюю надменность, стремление «исправить» народ, который выстрадал свой самостоятельный путь и своих святых, особенно мучеников ХХ века. И начал возвращаться к своей Церкви.

Впрочем, «фатимская» линия – иррациональная вера в то, что Россия обязательно падет к ногам Рима, – еще долго доминировала в Ватикане. Это я очень ясно почувствовал, когда в первый раз попал туда. Дело было году в 1993-м или около того. Повод я уже не припоминаю – происходила какая-то рядовая конференция. Но довольно высокопоставленные чиновники «католической» администрации вели со мной бесконечные разговоры, водили по храмам и в конце концов устроили личную аудиенцию у Папы Иоанна Павла II. Разговор был формальным, но стремление этого человека заключить Россию в свои крепкие объятия стало для меня более чем очевидным. Не случайно фатимские «пророчества» он воспринимал как предельно значимые.

Сам Ватикан оставил у меня двойственное впечатление. Я, конечно, был очарован тем же, чем очаровывались наши иерархи, попавшие в Рим в шестидесятые-восьмидесятые годы: множеством искусных интеллектуалов и управленцев, стройной системой учреждений, обилием СМИ и мероприятий, а главное – огромным количеством народа, приходящего на площадь Святого Петра послушать Папу и поучаствовать в его богослужении. Однако за всем этим легко считывалась и некоторая усталость, довольно очевидное уныние – и это в момент, когда Ватикан должен был торжествовать! Пал давний соперник – советский коммунизм. В странах Центральной Европы – особенно в тех же Польше и Венгрии – множество молодых людей стремились стать священниками или вливались в мирянские движения. Но вот старшее поколение ватиканских бюрократов в рясах – выходцев из Италии, Франции, Испании, Германии – оптимизма не источало. Много среди них было людей, блиставших образованием и умом, но откровенно доживавших свой век. В беседах они представали обычными нытиками – примерно такими же, как православное духовенство советского периода. Нового дыхания жизни в них не чувствовалось. И слишком много разговоров велось о вещах, далеких от пастырства и миссионерства. Я спрашивал о молодежной работе, о новых изданиях, о начинавшейся компьютерно-информационной революции – мне нехотя что-то отвечали, а потом пускались в долгие рассуждения о винах, итальянской кухне, спорте, кино, архитектуре, европейском быте пятидесятилетней давности. Поругивали новое поколение и безбожные порядки. Сначала я подумал, что римские мудрецы просто не хотят делиться тайнами с молодым чужаком. Но нет – подчас они рассказывали сплетни о ватиканских кадровых интригах, об отношениях с западными правительствами и с Россией. Могли ввернуть и жесткий анекдот об Иоанне Павле II, которого считали неотесанным консерватором. К тому же все, что меня интересовало, можно было легко найти в печатных изданиях, узнать от более молодых бюрократов-поляков или от активных мирян. Лучшим людям Ватикана просто было неинтересно будущее.

С годами эти первые впечатления только укреплялись – особенно тогда, когда лучшие «католические» интеллектуалы, в частности, творцы общественно-политической доктрины, стали уходить на покой, а заменить их оказывалось некем. На их должности приходили или довольно бледные функционеры из той же Польши, либо «почетные» фигуры из стран так называемого Третьего мира. Например, в 1994 году великого интеллектуала кардинала Роже Эчегарая, одного из авторов ключевых «политических» документов, на посту президента Папского совета «Справедливость и мир» – центра разработки учения об обществе, государстве и экономике – сменил архиепископ Нгуен Ван Туан, узник вьетнамского режима, человек, много претерпевший, но бывший бледной тенью предшественника. Никогда не забуду, как на одну ватиканскую конференцию по «политической» проблематике, возглавляемую Ван Туаном, зашел Эчегарай – как бы невзначай, в скромном сером пиджаке. Треть участников вышла из зала в фойе и облепила старца, пившего там кофе. Кто-то начал просить автографы. Председатель форума за столом президиума выглядел очень кисло – и за него было даже обидно.