«Бог, король и дамы!»

Шевалье даже пожалел бедного наивного Гиза. Кузену всего то надо было надеть на палец принцессы обручальное кольцо и тогда он получил бы все, о чем мечтал. А вместо этого Анри покинул ангела, чтобы запрыгнуть в постель шлюхи. Жорж-Мишель снисходительно жалел двоюродного брата и радовался за себя. «Наше серебро», «наше золото», «наши драгоценности», «наши замки и города», «наши подати и налоги» — эти слова приятно ласкали душу шевалье и заставляли сильнее биться сердце.

Юная принцесса также радовала супруга, просила у него советов, а ночами столь старательно выполняла малейшую прихоть мужа, что мало помалу Жорж-Мишель начал забывать, что он не принц, а консорт. Однако лишь в Аркадии блаженство длиться вечно, и уже через четыре месяца после свадьбы графу пришлось в этом убедиться.

Поскольку венчание ее высочества и его сиятельства состоялось в Меце без излишней пышности, Лодвейк решил устроить праздничные торжества в Релингене с таким размахом, чтобы это надолго запомнилось подданным племянницы. Балы для знати и угощение для простонародья должны были порадовать Агнесу и успокоить взволнованные умы. По мнению прелата, кнут уже сыграл свою роль, пора было применять пряник. Очнувшись от тяжкого забыться, подданные княжества смотрели на празднества с изумлением деревенских домоседов, впервые попавших ко двору, а Жорж-Мишель с упоением повествовал жене о придворных праздниках и просто ошеломил Аньес рассказами о парижских модах. Юная принцесса не могла понять, стоит ли ей восхищаться изысками парижских портных и дам или же возмущаться. Больше всего воспитанницу короля Филиппа поразило то обстоятельство, что во Франции все дамы могли носить воротники, которые в Испании разрешались только принцессам крови, и, конечно, дерзость придворных красавиц, беззастенчиво открывавших шею и даже грудь.

Именно суждение графа де Лош о женском платье и этикете неожиданно разрушило релингенскую идиллию.

Жорж-Мишель сам не понял, что именно заинтересовало его в двух дамах, явившихся на бал — черное траурное платье одной, недовольный и встревоженный вид другой или же разгоряченный спор обеих. Чтобы возбудить любопытство шевалье, требовалось немногое. Его сиятельство тихо приблизился к дамам и стал свидетелем весьма любопытного спора:

— … ну и что, что барон Метлах был вашим двоюродным дедушкой?! Это не основание ходить в трауре и рисковать вызвать гнев ее высочества. Даже родные

внучки негодяя не носят креп.

— Но тетя!..

— Ах, оставьте эти детские выходки. Ее высочество не склонна к снисходительности и никогда не простит вам напоминания об этих людях. Проще уж сразу попросить у ее высочества чепчик…

Граф де Лош возмутился. Слышать, что кто-то говорит в подобном тоне и в подобных выражениях об Аньес, было невыносимо.

— Вы слишком много на себя берете, мадам, — ледяным тоном проговорил молодой человек, выступив вперед. Дамы испуганно охнули и дружно присели в реверансах. — Не стоит решать за ее высочество, кого и когда прощать… или не прощать, — тем же тоном добавил шевалье. — Слава Богу, в Релингене есть этикет, вот и следуйте ему, идет ли речь об одежде или поведении.

Граф был доволен данной отповедью, однако не мог даже предположить, к чему приведет пара между делом оброненных фраз. И уж тем более не знал, что последние месяцы подданные ее высочества все понимали излишне буквально. На следующий же день после злосчастного разговора при дворе появилось так много кавалеров и дам в трауре, что Жорж-Мишель искренне удивился, а Аньес расстроилась. Князь-архиепископ впал в ярость. Его ярость усилилась стократ, когда йонгфрау Метлах пролепетала, что «его высочество приказал соблюдать этикет». Неимоверным усилием воли сдержав рвущиеся с уст ругательства, Лодвейк ледяным тоном сообщил девице и ее тетке, что они проявляют редкую недогадливость:

— Его высочество деликатно дал вам понять, что вам не место при дворе, — еле сдерживаясь проговорил князь-архиепископ, — и мне странно, что вы так плохо его понимаете.

Когда перепуганные дамы удалились прочь, Лодвейк как шторм ворвался в покои новоявленного племянника.

— Кем ты себя вообразил, мальчишка?! — чуть ли не прорычал его преосвященство, не обращая ни малейшего внимания на потрясенный взгляд графа. — Собирай свои вещи и убирайся вон, чтобы духу твоего здесь не было! Неужели не понятно, что если десяток вооруженных до зубов мерзавцев врываются ночью в спальню невинной девочки и угрозами и силой принуждают ее подписать брачный контракт с какой-то пьяной скотиной, ей нельзя напоминать об этом кошмаре! Да мне стоило бы отправить их на колесо, а не рубить головы!.. Все, выметайся в свое Барруа, чтоб я тебя больше не видел!..

Жорж-Мишель ошарашено внимал разъяренному прелату, силясь осознать смысл слов князя. А потом шевалье сообразил, что из-за собственной глупости рискует утратить только что обретенное счастье, да еще вместе с жизнью. Совсем недавно шевалье готов был умереть, лишь бы только не идти к алтарю с «чудовищем», но сейчас жизнь приобрела для графа ценность, именно потому, что он встретил Аньес.