«Бог, король и дамы!»

За десять лет службы достойный шевалье давно позабыл некогда данную клятву, но это ничуть не мешало ему относиться к своим обязанностям с абсолютной серьезностью и никогда не давать повода усомниться в преданности Лошам. Однако все эти годы офицер искренне полагал графа человеком ветреным, легкомысленным и неспособным на сколь-нибудь серьезные чувства. В то, что граф де Лош до сих пор влюблен в свою жену, шевалье де Ликур не верил. Он полагал женщин — всех, без исключения — существами непостоянными, и считал, что испытывать постоянную привязанность к столь переменчивым созданиям просто немыслимо. Легкомыслие графа, таким образом, было единственным качеством, не устраивавшим шевалье де Ликура в своем сеньоре. Во всех остальных отношениях граф де Лош был дворянином воистину безупречным. И вот — о радость! — оказывается, шевалье Жорж-Мишель не просто безупречный дворянин. Он образец всех дворянских добродетелей.

Конечно, разве мог шевалье с тонким вкусом, прекрасным происхождение и великолепными манерами не обратить внимание на милого мальчика? И как только граф решился оставить малыша одного на целых полгода? Конечно, этот мерзавец подловил ангелочка на какой-нибудь детской шалости. Мерзавцем и ангелочком шевалье де Ликур считал соответственно виконта де Водемон и пажа, ибо почти единственным при дворе не обманывался насчет истинного возраста шевалье Александра. Равно как и любого другого юного шевалье. Ведь только истинная мужская дружба и привязанность представлялись в глазах господина де Ликура чем-то незыблемым и достойным уважения. По разумению господина де Ликура, если кто-то из молодых людей и заслуживал серьезного наказания — так это виконт де Водемон. Что же касается любимого сеньора, так в порыве ревности люди совершали и более жуткие вещи. По крайней мере, граф де Лош не собирался всаживать в грудь милого мальчика кинжал или уродовать его лицо. А что касается слов… Во-первых шевалье де Ликур искренне полагал, что одного взгляда малыша будет достаточно, чтобы суровость графа растаяла, как снег под лучами весеннего солнца, в ином же случае, он, шевалье де Ликур, возьмет на себя миссию парламентера. Офицер не сомневался, что его красноречие убедит сеньора простить опрометчивый поступок мальчика. Ибо в противном случае его любимый сеньор неизбежно будет страдать. А заставлять страдать такого прекрасного человека… Нет, это было выше сил господина де Ликура.

Так что шевалье твердо решил вмешаться и помочь. Вот тогда-то на его лице и появилась мечтательная улыбка, столь напугавшая виконта де Мейнвиля.

Мгновения бежали за мгновениями, и постепенно для всех участников сцены ожидание стало непереносимым. Мальчишки-пажи перестали хихикать и принялись грызть пальцы. Придворные и лакеи, привлеченные в галерею громкими голосами лотарингцев, застыли на месте, изображая статуи любопытства и нетерпения. На лице тупицы Бема промелькнуло нечто похожее на интерес, и он соизволил повернуть голову к лестнице. Даже виконт де Водемон перестал всхлипывать, неподвижно уставившись в конец галереи. Именно нетерпение и установившаяся из-за него тишина позволили господам и слугам без труда различить легкие и быстрые шаги двух пажей.

Когда шевалье Александр появился на верхней ступени лестницы, два офицера чуть было не хлопнули себя по лбу. «Смерть Христова! — пронеслось в головах Мейнвиля и Шатнуа. «Да этот шевалье… этот стервец… он же моложе виконта де Водемон!»

Александр резко остановился, заметив в галерее множество людей. Разглядел их нахмуренные брови, сжатые губы, руки, лежащие на эфесах шпаг. Оглянулся на следовавшего за ним Можирона, уловил его насмешливый и торжествующий взгляд, непроизвольно вцепился в свою шпагу, хотя и понимал, что она не поможет против стольких шпаг и кинжалов.

Самым разумным, — лихорадочно размышлял мальчик, — было бы бежать, оттолкнув завлекшего его в ловушку пажа и нырнув в ближайший потайной ход, каковых он во множестве обнаружил в Лувре. Поскорее собрать все имеющиеся в его распоряжении деньги и удрать… например, в Англию… или во Фландрию… куда-нибудь, где все время воюют…

Шевалье Александр собирался было уже отшвырнуть стоявшего у него на пути Луи, когда его взгляд случайно упал на мраморные плиты ступеней. Видение наглого пажа, лежащего у подножия лестницы со сломанной шеей и раскроенной головой, показалось Александру настолько ярким, что он на мгновение зажмурился. «Проклятие!» — юный шевалье еще сильнее стиснул эфес шпаги, так что пальцы побелели. Один раз ему уже пришлось убить человека, но это был заведомый негодяй и подлец, а этот мальчишка… он просто дурак, — с отчаянием понял юноша.

— Ну? Что уставился? — насмешливо обронил Луи, даже не догадываясь, какая опасность только что пронеслась над его головой. — Давай, пошевеливайся! Его сиятельство ждет.