Бог с синими глазами

Постанывая и поскуливая, я оделась и легла. Лицо Таньского напоминало мне сейчас древнегреческие театральные маски – половинка трагедии, половинка комедии. Скорбь и смех. Но ведь так оно и было. Выглядела я восхитительно отвратительно. Не знаю, чего там понамешала в своем снадобье бабушка Гюль и для чего это ей надо было, но эффект был, да еще какой!

Кожа моя обиженно бугрилась мерзкими пятнами разных оттенков – от алого до фиолетового. Кое-где очумело повыскакивали волдыри, заполошливо таращась белесыми глазами. Лицо распухло, глаза превратились в щелочки. Очаровательное создание!

И впервые в жизни я была счастлива, став уродливой. Коробочку с остатками мази я припрятала, кто знает, вдруг начну хорошеть даже без воды?

Когда ближе к вечеру в наш термитник пришла Гюль с вечерней трапезой, я лежала на своей подстилке и громко стонала. Увидев вошедшую, я показала ей большой палец в знак одобрения и застонала еще громче. Хихикнув, она с громкими воплями выбежала вон.

Через пять минут ворвался Рашид и обалдело застыл, уставившись на меня.

– Это… Но… Как… Почему… – замямлил он, боясь подойти поближе. Ага, прямо Евгений Гор без Надежды Бабкиной – «Как, почему?». Чтобы скрыть смешок, я вскрикнула и заметалась на подстилке. Рашид отскочил еще дальше и наконец смог слепить из отдельных слов целую фразу:

– Что с ней случилось?

– Сама не знаю, – рыдала (от смеха) Таньский. – Она… Она так расстроилась сегодня утром, что попробовала перегрызть веревку на руках зубами. Я отговаривала ее, это ведь мерзкая и грязная гадость, но она не послушалась и жевала веревку до самого прихода Гюль. – Эта зараза уронила голову на колени, плечи ее затряслись. Ой, я сейчас не выдержу, хохот уже свербел в гортани посильнее зуда. Пришлось скорчиться от невыносимых мук. Веревку жевала!

– Ну и что? – недоуменно посмотрел на Таньского Рашид. – И что тут такого?

– А откуда эти веревки? – подняла она залитые слезами глаза.

– Ну, верблюдов привязывали, – пожал плечами вождь.

– Что?!! – вскочила моя безутешная подруга и, размахивая руками, подлетела к опешившему бедняге. – Да как вы могли! Да ведь она может умереть теперь, если не дать лекарства!

– Почему?

– У нее жуткая, просто ужасная аллергия на верблюжью шерсть, она всегда с собой лекарства носит! А у нас все отобрали еще там, в Шарм-эль-Шейхе! А тут вы со своей веревкой! – Заломив в отчаянном жесте руки, эта гениальная актриса аккуратно упала на свою подстилку и зарыдала еще громче.

– Но кто же знал, что она веревку грызть вздумает, – флегматично поскреб бороду Рашид. Сомнений в правдивости слов Таньского у него не возникло, разумеется, в России полно верблюдов, мы в основном на них и ездим. Все как у людей. – Что ж делать-то теперь?

– Лекарство достать, и как можно скорее, – не поворачиваясь, глухо проговорила Таньский.

– Какое?

– Кларитин.

– На, запиши, – вытащил из кармана мобильник Рашид.

– Где? – не поняла подруга.

– В сообщениях, где же еще.

– А, ну да. – Таньский попикала кнопками и, вернув телефон, прошептала, умоляюще глядя на вождя: – Только быстрее, заклинаю вас, быстрее!

ГЛАВА 31

Благодаря спасательному средству Гюль Рашид оставил меня в покое «до выздоровления». Лекарство для меня привезли на следующий день, так что стоны и метания в бреду пришлось отменить. Но омерзительный внешний вид я старательно поддерживала, периодически домазывая светлеющие участки. А к зуду я даже привыкла, как потом буду без него? Гюль обещала, что необратимых процессов на коже не будет.

Вообще за последние дни мы очень сблизились с этой славной девчушкой. Именно девчушкой, ведь ей было всего 17 лет, причем исполнилось недавно, буквально месяц назад. Разумеется, помнила об этом только она, ее «мужу» и в голову не пришло заморачиваться такой ерундой.

Нам было безумно жаль эту тоненькую хрупкую красавицу, любимицу всей семьи. А семья у Гюль была большая – мать, отец, два старших брата, бабушки с дедушками и еще толпа родственников. Причем все они были довольно состоятельны, так что выросла младшенькая в тепличных условиях. К тому же семья Гюль не была мусульманской, они принадлежали к немногочисленной христианской прослойке – коптам. Соответственно, и отношение к женщинам в семье было иное.

Надо ли говорить, что в таком окружении девчонке и в страшном сне не могло присниться, что все, о чем она читала в газетах, видела по телевизору – торговля людьми, бесправное положение женщин, полная и абсолютная зависимость от воли «мужа», – все это может произойти и с ней.