Бог-скорпион

– Приятно думать, что они там не скучают. Я только надеюсь, что они не забыли о деле! Хорошо. Я поднимусь с тобой и посмотрю сама. Иди вперед.

В деревне опять закричала роженица. Теперь уже недолго, подумала Пальма. Лишь бы…

Уклейка уже стояла у бурлящего источника и, прикрыв ладонью глаза от солнца, вглядывалась в даль. Она ничуть не запыхалась.

– Вон там, – показала она. – Видишь большое дерево, Пальма? С сухой веткой на макушке? Он как раз там, где этот сук торчит из листьев.

– Нет, ничего не могу разглядеть, – ответила Пальма. – Но если они ушли так далеко, значит, скоро не вернутся. Можешь больше не сторожить. Только поднимись сюда на закате и посмотри, где они разведут костер на ночь.

Уклейка робко взглянула на нее.

– А если они… ну, если они узнают?

– Не узнают.

Пальма посмотрела на жилище Леопардов. Оно было открыто небесам, а значит, и смотрящему сверху, от источника. Ряды леопардовых черепов белели на солнце. Она улыбнулась, улыбка перешла в долгий заразительный смех. Уклейка не удержалась и тоже засмеялась. Смех сблизил их, сделал сестрами-погодками.

Пальма первая остановилась.

– Мы, конечно, ничего не станем устраивать, пока ребенок не родится. И даже потом. Только если у него будет имя.

Уклейка посерьезнела.

– Понимаю.

Пальма улыбнулась и, наклонившись, коснулась ее губ легким поцелуем. У девочки перехватило дыхание; вспыхнув, она отпрянула от Пальмы. Пальма начала спускаться, грациозно покачивая станом и балансируя руками. Стены жилища Леопардов выросли перед ней, скрыв блестящие на солнце черепа. В этот раз, подумала Пальма, буду осмотрительней! Выпью самую капельку! Но в тот же миг, словно вызванный этой ее мыслью, перед глазами у нее возник, как живой, сосуд из половинки кокосовой скорлупы, полный темной влаги. Она даже почувствовала ее запах. Щеки у Пальмы порозовели, в горле перехватило, как только что у Уклейки. Это мой дар видения, подумала она, я не такая, как все. Это у меня от рождения; ни одна из Дающих Имена Женщинам не смогла бы проникнуть мне в душу и понять это, это…

Старика Леопарда не было на прежнем месте. Дети спали. Пальма стояла на площадке, где они всегда играли, – изящная фигурка, излучающая доброту, – и по ее лицу блуждала прелестная улыбка.

II

Высоко в кроне огромного дерева, на конце голого сука чернело гнездо, сооруженное из прутьев, между которыми застряли клочья шерсти, обрывки шкурок. На краю гнезда трепетал на ветру пучок красных перьев. К нему-то и подбирался один из Леопардов. Одежды на нем было не больше, чем листьев на суку, – лишь узкая набедренная повязка из шкуры леопарда да такой же мешок, болтавшийся между ногами. Остальные Леопарды стояли под деревом, глядя вверх и смеясь. Всякий раз, как Лесной Пожар соскальзывал с сука, рискуя упасть и сломать себе шею, раздавался дружный хохот. Стоявшие внизу смеялись до изнеможения, хватаясь друг за дружку, утирая слезы и приседая. Но когда он снова пытался продвинуться вперед, они замолкали и следили за ним затаив дыхание. Они стояли в вольных позах; каждый держал в руке копье с обожженным над костром наконечником. Среди них были и совсем еще мальчики, но большинство, так, во всяком случае, казалось, – стройные юноши со светло-бронзовой кожей. По виду было почти невозможно определить их возраст. Пожилые выделялись лишь проблеском седины в волосах. Правда, они были лучше вооружены, щеголяли более богатой татуировкой и носили больше разных украшений, чем тот же Лесной Пожар, вцепившийся сейчас в свой сук, но на этом их различие кончалось; они, по существу, были так же наги, как он, – люди с угловатыми и гладкими, без морщин, но в шрамах лицами, черноглазые и черноволосые, с покрытыми пылью босыми ногами. Не было у них и бород – только жиденькая растительность на верхней губе и подбородке.

Лесной Пожар находился уже прямо под гнездом. Обхватив сук ногами и рукой, прогнув спину, он другой рукой пытался дотянуться до красных перьев. Возбужденные Леопарды подались вперед и затаили дыхание.

– А-ах!.. – одновременно вырвалось у всех.