Бог в поисках человека

Вместе с наступлением эпохи схоластики должна была измениться и установка, определяющая traditio. Богословие развивается отныне, следуя аристотелеву образцу понимания науки, в науку веры, которая находит свое место в университетах. Богословие работает рационально, дискурсивно и аргументативно. И в это усилие обретения научной формы интегрировано особое отношение к традиции: traditio не просто остается подчиненной познанию веры и мыслится в горизонте благодати и личной вовлеченности; скорее, сама традиция становится предметом научно-критического исследования. Это происходит, конечно, не в виде конкуренции с возвещением веры, основанном на тексте Библии, или с credo apostolicum

; также отвергнута тенденция вытеснить традицию, сохраненную в возвещении церковного учения и понятую в нормативном смысле. Речь идет о имеющем самостоятельное значение, взаимно дополняющем сосуществовании {251} апостольского наставления и научно-рационального исследования и проработки материала. Фома Аквинский говорит в этой связи о magisterium cathedrae pastoralis и magisterium cathedrae magistralis как о двух сторонах учительского служения в Церкви. Он разъясняет это так: как епископы, так и богословы суть quasi principales artifices

(как бы изначальные мастера) – одни в отношении обязанностей руководства Церковью, другие в отношении исследования и учения[710]. Тем самым, Аквинат отдает должное средневековому положению об упорядоченном устроении мира, каковое рядом с sacerdotium и imperium полагает studium

[711].

На этом фоне мы можем дать объяснение той функции, которая присуща богословам в отношении церковной традиции. То, что во времена отцов Церкви было соединено фактически – апостольская обязанность учительства и богословская компетенция – отныне признается – на содержательных основаниях – как нечто значимое само по себе. Конечно, некоторые епископы продолжают осуществлять доставшееся им по наследству единство функций, но в целом и епископы, и богословы воспринимают возложенные на них обязанности как самостоятельные и раздельные. С одной стороны, officium praelationis предполагает, «как показали первые конфликты и богословские процессы в XII и XIII веках, что с точки зрения юрисдикции право определения содержания учения относится к апостольским обязанностям в их тройственном делении: епископы, собор епископов, папа, – что, между прочим, было совершенно очевидно для Фомы Аквинского»[712]

. С другой стороны, именно в этих конфликтах становилось особенно ясно, что научная рефлексия и есть тот способ, каковым доставшееся по наследству понимание веры можно сохранить как нечто действительно актуальное. Невзирая на то обстоятельство, что и богословы могут потерпеть поражение, решая эту задачу, сказанное означает: богословы – не просто свидетели традиции Церкви, священного предания веры. Они суть на свой собственный лад «носители» традиции.

В этом месте следует для большей ясности сослаться на Джованни Перроне (1794–1876), одного из наиболее значимых отцов-основателей «Римской школы». Примерно в середине XIX в. он выдвинул в своих Praelectiones следующее положение: как отцы, так и схоластические богословы суть «свидетели традиции и каналы, по которым она передается… а также учителя, которые отстаивают и разъясняют воспринятое учение. Заслуга схоластов заключается в том, что они придали учению Церкви систематическую форму и, благодаря отчетливым формулировкам, определили его точнее. При этом они следовали {252} общепринятому учению Церкви и традиции, и поэтому их свидетельство непреложно»[713]. Конечно, следует обратить внимание, пишет Перроне далее, на то, что истина, мыслимая в рамках богословской науки, истина, чье содержание происходит и из античности, и из традиции, обрела благодаря схоластам свою соразмерную времени форму. – И таким образом он подтверждает то, что верно не только для схоластики, но и для всего богословия в целом: церковная традиция в своей полноте включает в себя богословие как свой фундамент[714].

д) Народ Божий и его sensus fidelium