Бог в поисках человека

Богословская рефлексия под воздействие просвещенческого импульса sapere aude[825] была вынуждена – и в размышлениях о традиции – отвести выдающееся место антропологии.

Именно когда традиция исследуется в ее богословском и экклезиологическом измерении, предложение связать это исследование с антропологией представляет собой необходимое дополнение. Уже Августин указывал, что человеческий дух отмечен особо, ибо он способен удерживать прошлое и предвосхищать будущее, и что, таким образом, «способность помнить составляет сущность человеческого духа»[826]. Так возникли не только [историческое] время и история; «в этом единстве учреждающей силы памяти человек, как показал уже Бонавентура[827], есть отображение вечного в настоящее, абсолютное схождение воедино всех измерений времени. Так традиция становится манифестацией и репрезентацией во времени и истории вечного и пребывающего»[828]

. – Такая оценка человеческого разума в отношении традиции была вне богословия поставлена в Новое время с ног на голову, в первую очередь потому что в традиции определенные границы были не только признаны и названы, но и во многих отношениях преодолены за счет вновь обретенного знания и понимания. Поскольку человек стал полагаться на самого себя, произошла его эмансипация от традиции. Более того, «он стал творить историю и основывать традиции»[829]. Отныне не прошлое, а будущее имеет значение для настоящего и зачинающегося в нем события традиции.

Если номинализм поздней схоластики со своим интересом к единичным вещам уже фактически подорвал традиционное понимание, то у Декарта этот разрыв осуществлен методически, {289} посредством «методического сомнения». «Только

cogito (“я мыслю”) субъекта обеспечивает достоверность, а то, что не обосновано суждением рассудка есть предрассудок»[830]. – Б. Паскаль предостерегал против слишком поспешного отбрасывания традиции во имя науки. Нужно различать два рода наук: науки первого рода строятся на опыте и разуме, второй род наук – в значительной мере совпадающий с богословием – построен на авторитете и предании (традиции)[831]. Здесь берется за дело философия

. И. Кант, «отец просвещения», в противоположность Паскалю явно утверждает необходимость разрыва с традицией. Данное ею внешнее определение должно быть преодолено посредством учреждения «автономии как разумного усмотрения, принадлежащего трансцендентальному субъекту, который для самого себя может обладать императивным авторитетом»[832]. Философия, таким образом, освобождается от «оков» традиции – воззрение, которое Г. В. Ф. Гегель набрасывает на заднике своего понимания традиции «как чисто внешнего, лишенного знания наследственного имущества». – К. Маркс радикализирует это начинание, помещая в центр его революционную практику. Революция, черпая все свои силы из будущего, освобождается от прошлого как некоего суеверия и приносит с собой освобождение от традиции. – Она, «традиция мертвых поколений, давит своей тяжестью как кошмар в мозгу живых»[833]. – Такой точке зрения противопоставил себя традиционализм, который под влиянием католических источников – главные его представители: J.-M. de Maistre, L.-A. de Bonald, F. de Lamennais – в первой половине XIX в. во Франции пытался вопреки философии Просвещения философски и при этом «традиционно» обосновать значение традиции как описание «таких форм развития, которые зависят от некоей ускользающей от индивидуума инстанции»[834].