Бог в поисках человека

Тем самым – несмотря на универсальный в конечном итоге характер притязаний того Откровения, о котором свидетельствует Ветхий Завет, – в непрерывности заключенного с Богом союза обнаруживается все же некая межа, которая отделяет христианское понимание откровения [от ветхозаветного]. Пятикнижие свидетельствует о самооткровении Яхве в Его делах – от сотворения мира до союза с народом Израиля и его историей. Бог владеющий миром – это Яхве Бог Израиля[129].

Но это самооткровение Бога Ветхий Завет еще не понимает как выявление Божественной сущности. Именно «единому и единственному Богу» должен поклоняться Израиль. Но если следовать раввинскому толкованию, необходимо придерживаться следующего положения: в откровении Бог обнаруживает свою постоянную обращенность к миру. Тому, кто эту Божью обращенность к миру с верою принимает и следует установленному Богом закону, обещано спасение и благословение. Здесь можно различить три измерения откровения: во-первых, личное

измерение, которое – по крайней мере поначалу – задано отношением действия и сообщения [Божественной воли], далее, – сотериологическое измерение, которое имеет в виду избрание Израиля в качестве народа, с которым Яхве заключает союз, и последующее обетование спасения народу Израилеву через Мессию; наконец,

эсхатологически-«небесное» измерение, которое состоит – в надежде на пришествие Мессии – в чаянии восстановления «царства Израиля».

2. Библейские основания

С точки зрения того понимания откровения, которое явленно нам в Св. Писании, Откровение следует толковать как некую действительность, которой обязана своим появлением Библия как целое; его нужно понимать как событие, в результате которого разворачивается и исполняется все то, что Ветхий Завет и Новый Завет изображают в частностях. Такая {58} связь между Откровением и Св. Писанием обосновывает единство Ветхого и Нового Заветов как «Св. Писаний», поскольку Библия в целом свидетельствует о преемственности, в которой Откровение становится постижимым. Откровение как бы сходится к Иисусу Христу как своему центру (ср. Ин 1, 14). Вместе со смертью последних свидетелей, видевших Иисуса своими глазами и слышавших Его своими ушами, т. е. апостолов, Откровение завершено. Этой линейной исторической перспективе сопутствует богословское обоснование. Ведь никто иной, как Сам Бог от начала свидетельствует о Себе и «в сыне» приводит откровение о Себе к завершению. Откровение как доказательство бытия Божия достигает своей полноты в Иисусе Христе.

Таким образом, с богословской перспективой соединяется, в конечном итоге, сотериологическая перспектива. И она подтверждает единство Священного Писания; ведь и в самом деле, Бог явил Себя в своей обращенности к людям, как избравший [себе союзника] Бог Завета, каковой, будучи «Богом отцов» и «Богом Израиля», вместе с тем есть «Бог народов (язы́ков)». И Он в конце времен соберет всех людей в единстве Своего царствия. Проповедь Иисуса Христа о том, что «приблизилось царствие небесное» есть, таким образом, конечная точка [этого движения]. С другой стороны, именно осмысление того, что христиане исповедуют во Христе Иисусе, заставляет нас противопоставить преемственности некий не менее отчетливый разрыв. Явление Христа есть, вместе с тем, не сводимое ни к чему иному новое событие Откровения. На такое самооткровение Бога нельзя натолкнуться при помощи индукции, опираясь на предшествующие события откровения, и точно так же нельзя проникнуть в глубину его смысла при помощи дедукции. Невозможно сказать, ни что самооткровение Бога в Ветхом Завете последовательно приводит к Иисусу Христу, ни что возможность видеть воочию Иисуса Христа стала очевидным следствием деяний Бога, в которых он Себя открывает. Скорее, следует зафиксировать следующее положение: В Иисусе Христе откровение как самооткровение Бога обретает новое ниоткуда не выводимое качество.

То обстоятельство, что доступ к Откровению необходимым образом связан с Писанием, допускает и более точное разъяснение при помощи понятий. При этом, поскольку Откровение в Писании никогда не встречается «само по себе», т. е. как богословская «идея», но всегда описывается как конкретное событие, библейское понятие откровения остается основанием и мерилом для всякой богословской рефлексии.