Бог в поисках человека

5. О том, что Бог раскрывает себя как присносущую тайну, явственнее всего свидетельствует эпифания неопалимой купины: слова «Я есмь Сущий» (Исх 3, 14) звучат как самоименование Бога. Исповедание божественного откровения Бог не низводит до человеческого уровня, поскольку Он дает знать о Себе исторически, как о свободной, ускользающей от нас тайне. Когда Писание говорит, что событие откровения учит людей истинному страху Божию, здесь имеется в виду в первую очередь не человеческая богооставленность или же забвение Бога человеком, но опыт излучения величия Божия, чьими делами пронизана вся история. Ничто не совершается помимо воли Божьей; поэтому Бог и обещает, что Сам приведет к окончательному исполнению всё сотворенное Им.

6. Если мы, как бы с высоты Бога, бросим взгляд на человека в событии откровения, то антропологическая направленность этого события станет еще более явной, если принять во внимание Быт 1, 26, где говорится, что человек сотворен «по подобию Божьему». Далее, нужно обратить взгляд на Иисуса из Назарета как на Христа веры. Именно theologia crucis (теология креста) с необходимостью говорит также и о человеке. Спасение человека, «чудесно сотворенного Богом и еще чудеснее восстановленного»[18]

, засвидетельствовано в своей связи с воплощением, распятием и воскресением Иисуса Христа, и, тем самым, христианское понимание откровения измерено во всей своей глубине. Это понимание следует словам 1 Послания Иоанна: «Бог есть любовь» (1 Ин 4, 8). Тем самым достигается синтез первого раздела книги.

7. Богословская рефлексия во втором разделе призвана раскрыть событие откровения, путем проникновения к его основным структурам и условиям понимания. При этом, во главу угла следует положить то обстоятельство, что откровение есть трансцендентально-теологическое понятие, имеющее фундаментальный богословский смысл и в своем значении непосредственно не извлекаемое из созерцания чувственного мира. Это понятие выявляется тогда, когда мы обращаемся к событию, которое в основе своей непостижимо для человека, но в то же время с ним тесно связано, и a priori

ему принадлежит: к пребыванию в открытости «Слову Божию», которое может быть к нему обращено. Поскольку Откровение фактически совершается в истории (а она есть горизонт человеческого опыта), оно свидетельствует, применительно к являющему себя Богу, не только об изначальной связи между Творцом и тварью, но также об их бытийной сопряженности: ведь мировая история – если определять ее, опираясь на Откровение, как самовозвещение Бога – должна быть одновременно истолкована и как священная история. Сам Бог есть Средоточие истории, которое, в конечном счете, следует определять христологически: «Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего» (Гал 4, 4).

8. Если мы исповедуем, что откровение исполняется в Иисусе Христе, это требует не только обращения теологической мысли к богословию Священного Писания (об этом подробно говорится в части B

этой книги), оно одновременно ставит вопрос о путях передачи Откровения в общине верующих – в Церкви (этому вопросу посвящена часть C). Католическая экклезиология, впервые доктринально развитая II Ватиканским Собором в догматической конституции «Lumen gentium» как самостоятельный вероучительный трактат, дает в наше распоряжение всеобъемлющее понимание Церкви Иисуса Христа. Он – изначальное таинство спасительного действия Бога в мире – полагает основание коренному таинству – Церкви. Церковь есть таинство и одновременно народ Божий, община, верующих во Иисуса Христа, Им укрепляемая и опекаемая в слове и в таинствах. Иисус Христос, глава Церкви и в то же время эсхатологический податель откровения Божьего, в опосредованной непосредственности присутствует в Своей Церкви. Так откровение обретает в истории Церкви актуальное и исполненное духа – настоящее.