Бог здесь был, но долго не задержался

Приемлемые выдумки: собирались пожениться, но он погиб в автомобильной катастрофе или сходе лавины; вовремя заметила, что в его семье сильна тенденция к умопомешательству; он исповедует католическую веру, итальянец, а в Италии разводы запрещены; она же должна жить в Нью-Йорке; он индус, обещал жениться и вдруг исчез; шестнадцатилетний мальчик, ехал с ней в одном спальном вагоне; ему пришлось возвращаться в школу, завершать обучение… Все — абсурд, полный абсурд…

Психиатр, в своем кабинете с коричневыми панелями, кажется, готов, словно сидя в засаде, терпеливо выслушивать ее ложь.

— Он женат. — Правда. — Счастлив в браке. — Тоже более или менее правда. — У него двое маленьких детей. Он значительно моложе меня. — Истина, и доказывать нет необходимости.

— Ему об этом известно?

— Нет, не известно.

У любого абсурда есть границы. Бессмысленный уик-энд в горах с мужчиной, которого ты прежде никогда не встречала; к тому же он тебе не очень нравился и ты в самом деле не хотела снова его увидеть. Всегда она была очень разборчива, никогда прежде такого не делала и, разумеется, не станет делать впредь. Нельзя приставать к человеку на десять лет моложе тебя, досаждать его семье, живущей в шестнадцатом округе, и ныть, как соблазненная и покинутая школьница, из-за двух бессмысленных ночей, проведенных с ним во время снежной бури, — бес попутал. Ну и выражение в голову пришло, — она нахмурилась, недовольная собой: всегда избегала вульгарности. Не уверена даже, есть ли у нее его адрес; он записал его в то последнее утро (она отлично помнит), сказал: если она будет в Париже… Но ей так хотелось спать — дождаться не могла, когда он уйдет, — и не вспомнить теперь, положила ли тогда этот клочок бумаги в сумку. Это адрес работы, объяснил он: святость семейного очага и все такое прочее. Что с них взять, с французов…

— Нет, он ничего не знает, — повторила она.

— Может, все же сказать ему об этом?

Ну и к чему это приведет? Ни к чему хорошему, это точно… Только волноваться станут двое, а не одна она.

— Вообразить только: американка, едет в Европу не представляя даже… Все произошло случайно, доктор, на лыжном курорте. Вы знаете, что такое эти лыжные курорты.

— Я не катаюсь на лыжах! — с гордостью объявил он.

Серьезный врач, практик, он не намерен платить деньги, чтобы в результате сломать себе ноги.

Почувствовала вдруг, как ее неотвратимо ее окатывают волны неприязни к этому доктору, — его коричневый костюм показался ей отвратительным.

— Я была пьяна. — Ложь. — Он проводил меня до моего номер. — Опять ложь. — Понятия не имела, что это произойдет.

Коричневый костюм передернуло.

— Он повел себя далеко не как истинный джентльмен. — Неужели это ее голос — что-то она его не узнает. — Если скажу ему об этом — только посмеется. Он же француз.

Вероятно, дает себя знать общая неприязнь к французам и швейцарцам: Кальвин против мадам де Помпадур; Женева, униженная войсками Наполеона. Одним французом в мире меньше — или, скорее, полуфранцузом.

Сейчас она вроде человека, попавшего в полицию и переводящего на свой язык полицейский протокол. Остается надежда, что коричневый костюм рассеянной, чтобы тебя не заподозрили в хитрости и ловкости. К тому же то, что она сказала, вероятно, соответствует истине. У Жана-Жака нет никаких причин чувствовать себя за все ответственным. А себя она отлично знает: — может лечь в постель с тремя разными мужчинами в течение одной недели. Пригласила его в свою комнату через двадцать четыре часа после знакомства. «Pourquoi moi, madam? Pouquoi pas quelqu'un d'autre»?[18]

Как в этот миг слышит она его вежливый, незаинтересованный тон, видит замкнутое, бесстрастное выражение на тонком лице этого красавца — грозы всех женщин, загорелом от горного солнца. Жан-Жак… Если американке нужен любовнике француз, то его имя все же не должно быть до такой степени французским — через дефис. Все произошло как-то банально… Она вся съежилась, вспоминая об этом уик-энде. Ну а взять ее собственное имя — Розмари. Женщины, носящие такое имя, не делают абортов; выходят замуж в белом платье с флердоранжем: прислушиваются к советам свекрови и по вечерам ожидают в зеленом предместье пригородного поезда, на котором муж приезжает домой с работы.

— На что вы живете, мадам? — осведомился психиатр.

Сидит удивительно тихо, положив бледные, как керамика, руки на зеленое пресс-папье на столе. Когда она вошла к нему, конечно, сразу сделал вывод по поводу ее костюма — тут не может быть никакого сомнения: она великолепно одета, в этом смысле ее нечего жалеть. Женева — такой элегантный город: туалеты от Диора, Баленсиага, Шанель поблескивают, во всей своей красе в витринах перед банками и рекламными щитами часов и хронометров.

— Платит ли вам бывший муж алименты?

— Он платит их моей дочери. Я вполне способна обеспечить себя сама.

— Вы, выходит, деловая, работающая женщина?

Будь его голос способен что-либо выражать — сейчас выразил бы удивление.

— Да, вы правы.

— Какая это работа?

— Я покупательница.

— Простите, не понял…